Парнишка пристально смотрит на зажатый в щипцах вишнево-красный брусок железа.

Жилистый мужчина — худощавый и низкорослый, совсем не такой, каким обычно воображают кузнеца, — приподнимает щипцы повыше и, бросив на юного собеседника ответный взгляд, говорит:

— Видишь, малец, оно раскалено в самый раз для того, чтобы обуздывать бури и чародеев. Крепкое железо, способное сковывать великанов, как сковывал Найлан для Рибы демонов света... — пот стекает с его лба, хотя кузница построена с таким расчетом, чтобы продуваться ветром. — Железо... Именно оно делает Отшельничий прибежищем и оплотом гармонии.

— Насчет Найлана — это выдумка, — тихо, но отчетливо, без тени улыбки на серьезном узком лице произносит паренек. — К тому времени демоны света уже удалились. А великаны... их вообще не бывает.

— Не бывает так не бывает, — добродушно соглашается кузнец. — Но ежели б они были, так только железо и позволило бы с ними сладить, — он возвращается к своей работе, но вскоре добавляет: — Да что великаны, доброе черное железо — лучшие узы даже для самых сильных из Белых чародеев. Уж это-то точно известно со времен Найлана.

— Подумаешь, Белые! Никто из них не мог равняться могуществом с Основателем.

— В те давние времена так оно и было, — вздыхает кузнец. — Но нынче все по-другому. У себя в Фэрхэвене они пестуют новых демонов, и боюсь, малец, нам еще придется с этим столкнуться. И тогда... — он поднимает молот. — Черному Братству потребуется холодная сталь, а мне, возможно, — Мастер гармонии, чтобы выковать...

Последнее слово заглушает удар молота по выложенному на наковальню бруску.

Паренек с серьезным лицом и рыжими, схожими цветом с остывающим металлом волосами задумчиво кивает.

— Доррин, у меня все готово. Ты где? — в задымленную, наполненную звоном металла кузницу проникает девичий голосок.

— Всего доброго, мне пора... — торопливо бормочет рыжий парнишка и выскакивает на солнечный свет.

Кузнец качает головой, не переставая наносить размеренные удары.

Рыжеволосый юнец, перебегая взглядом со строчки на строчку, со страницы на страницу, перелистывает толстенную книгу и не замечает, что со стороны сводчатого коридора за ним наблюдают.

— Эй, ты что читаешь?

— Ничего, — поскольку это неправда, его бросает в жар, и он торопливо уточняет: — Так, одну книженцию по натурфилософии.

— Надеюсь, не ту, где расписаны всяческие механические устройства? — интересуется высокий худощавый мужчина, одетый в черное.

— Ее самую, отец, — со вздохом признается Доррин.

— Положи ее на полку, — говорит ему Оран с еще более тяжелым вздохом. — Давай-ка продолжим твои занятия.

— Но почему бы нам не построить некоторые из описанных здесь машин? — спрашивает Доррин, поставив книгу на полку.

— Какие, например? — отец направляется к веранде, расположенной за библиотекой.

— Ну, скажем, двигатель, работающий от нагревания воды, — отвечает Доррин, следуя за отцом.

— Нагретая вода — это пар, — произносит черный маг, качая головой. — А что произойдет, если выпустить энергию хаоса в холодную воду?

Волшебник садится на высокий стул с короткой спинкой.

— Это не сработало бы. Но...

— Довольно, Доррин. Раз мы не пользуемся такими машинами, значит, на то есть причины. Некоторые из них легко разрушаются хаосом, а иные требуют постоянного внимания со стороны Белого мага. Надеюсь, ты понимаешь, почему у нас на Отшельничьем этакие устройства не в ходу?

Пристраиваясь на табурете напротив отца, Доррин молча кивает. Подобные поучения он выслушивал и раньше.

— Мы работаем в гармонии, а не в противоречии с природой. В этом сама суть Отшельничьего, — заключает маг и после недолгой паузы требует: — Ну-ка, скажи мне, каковы сейчас ветра у Края Земли!

Доррин закрывает глаза, сосредоточивается и через некоторое время говорит:

— Легкие; с севера просачивается холодный туман.

— А как насчет более высоких ветров? Тех, которые определяют погоду?

Доррин снова закрывает глаза.

— Тебе следует прочувствовать их все, мой мальчик. Ты должен ощущать все воздушные слои, а не только нижние, что проще всего, — наставительно произносит отец, переводя взгляд с неба над Восточным океаном на рыжеволосого паренька.

— Какой смысл что-то ощущать, если все равно ничего не можешь с этим сделать? — задумчиво и серьезно спрашивает Доррин.

— Это позволяет знать, что происходит в воздухе и что делается с погодой, — поясняет отец. Голос у него густой и звучный, странный при таком худощавом телосложении. — Я уже говорил тебе: это очень важно для земледельцев и моряков.

— Говорил, конечно, говорил. Но что толку знать, где идет дождь, если я не могу помочь растениям, призвав даже самый слабенький ветерок?

— Не сомневаюсь, Доррин, это придет. Все, что тебе нужно, — это время и усердие. Основательное усердие, — тихонько вздохнув, черный маг переводит взгляд на другую крытую террасу, где в тени дожидается накрытый на четверых стол. — Подумай об этом, сын.

— Чем больше я думаю об этом, отец, тем яснее мне становится, что я предпочел бы стать кузнецом или столяром. Эти люди делают настоящие, полезные вещи. Или целитель — он помогает больным. Им дано видеть плоды своих трудов, и я стремлюсь к тому же. У меня нет ни малейшего желания провести всю жизнь наблюдая и созерцая, мне хочется создавать. Создавать самому.

— Иногда наблюдение позволяет спасти много жизней. Вспомни хотя бы прошлогоднюю бурю...

— Отец... Предания гласят, будто Креслин мог вызывать шторм. Почему же мы не...

— Доррин, мы уже обсуждали с тобой этот вопрос. Вызванная магом буря неминуемо изменит погоду по всему миру, а в результате Отшельничий может вновь превратиться в пустыню. Когда Основатели изменили мир, это стоило жизни тысячам людей, да и сами они едва не погибли. А случись такое теперь, последствия были бы еще хуже. Гораздо хуже, даже появись у нас столь же могучий Черный, каким был Креслин. Впрочем, это маловероятно, если учитывать законы Равновесия.

— Но почему?

— И это я тебе уже говорил. Потому, что людей в мире стало больше. Потому, что все взаимосвязано и одно соотносится с другим. И потому, что в наши дни мир гармоничнее.

Глядя на серьезное лицо отца, Доррин молча поджимает губы.

— Я собираюсь помочь твоей матушке с обедом. Ты не знаешь, где Кил?