Наталья Филатова

Почти реальная история

Белый цвет скрутил, замотал, спрятал чувства. Тяжесть стального блеска шприца, вонзившись в синеву вен, украла мир. Боль долго пряталась, но измучив сознание, вырвалась наружу, разбив россыпью трещин белизну потолка.

– Мама! Зачем паучок прячется в трещину? Разве можно там спрятаться от мира? Мама? Ты меня слышишь? – беззвучно шептали мертвенно бледные губы, стянутые плёнкой застывшего в тревоге времени.

Глаза греческой богини замерли, пытаясь разглядеть бесконечность. Глаза и породистый нос достались в наследство от отца. Говорили, его прапрадед был из польской шляхты. Влюбился в местную красавицу и бросил к её ногам сердце и жизнь, полную приключений и, как потом оказалось, долгов. Родовая красота досталась двоюродной сестре по отцовской линии – Агнии. Гордая осанка, изящество жестов. Тёмные локоны обрамляли загадочную бледность лица, подчеркивали красоту карих глаз с поволокой томной страсти. Ярко алая припухлость губ, как роза притягивали взгляд мужчин.

"А кто я? София?" – женщина блуждала в закоулках памяти, с трудом отделяя реальность от навязанных болью образов. Вспомнила мать, приехавшую из деревни покорять город. Не высокая, шумная, шустрая, она привлекала мужчин легкой непосредственностью и пышной грудью. Имя было под стать характеру – Зина. Быстро покорила и ненавязчиво подмяла отца.

Бабка, наследница громкой фамилии, была в ярости. Притворно смирилась только после рождением внучки. Казалось, лучистое имя – София принесёт мир и согласие в семью. Но, но… Откуда возникают страсти, уносящие счастье в небытие? Что сжигает огнем кровь, уничтожает любовь, вытаскивает из небытия ненависть, не дает покоя? Призраки прошлого или мысли живых людей? Пока еще живых. Дыхание, речь – не признак жизни. Сердцебиение можно подделать, кандалы тоже стучат в такт шагам. Тревожный набат, как гимн утраченной свободы.

Бабка Софии владела частью старинного кирпичного особняка, доставшегося от предков. Метров двести непонятных закутков, замысловатых переходов, создающих свою загадочную реальность. Самое таинственное место – огромный чердак, хранитель древней паутины, затхлого воздуха и кряхтящих от старости сундуков. Пространство забытого прошлого притягивало Софию своею тайной. Поднявшись на чердак, она сталкивалась с внезапно взлетающими голубями, шум от судорожных размахов их крыльев пугал ее до дрожи в коленках. В темных углах мерцали бусинками блестящих глаз – летучие мыши, спрятавшиеся в саване своих крыльев. Адреналин страха вытеснял дофамин радости.

Однажды София и меня позвала на чердак, с восторгом показала самую большую тайну дома. Я удивленно оглядывалась по сторонам, сжалась, пытаясь не дышать затхлостью. Меня затошнило от отвращения. Стремглав, бросилась назад по прогнившим деревянным ступенькам, вопившим от боли.

Запустение. Пустота. Сначала пыль, невесомая, легкая, кружась в солнечных лучах, опадает на пол. Потом ее становиться все больше и больше. Ее комья, слипаясь, набираются тьмы и становятся пеплом. Пепел умерших надежд может принимать облики тех, кто без борьбы расстался с ними. Избавился от жажды мечтать, ради забвения в мутной реальности безвременья.

Из тьмы ползут пауки. Не те, которые приносят легкие деньги в дом. Во всяком случае, в это верят некоторые люди. Пауки запустения – особый вид нежити. Они плетут саван. Тягучая липкость паутины накрепко пеленает, затыкая щели, не пускает солнечный свет и ветер. Никто и ничто не сможет выжить в этом жутком коконе. Запустение старого чердака таилось, потихоньку спускаясь вниз по стенам. Проникало через дымоход. Тяжко вздыхало по ночам, пытаясь заползти во сны.

Казалось, не люди владеют домом, а дом жил их страхами и страданиями.

София с мамой жила в небольшой комнатке, рядом с кухней. Мать быстро развелась с отцом, не выдержав вечного диктата старухи. Несмотря на то, что они все вместе жили на одной территории, но так и не стали семьей. Бабка не пустила их в свою жизнь. Не прогоняла из дома, но и не признавала за ними родства. Была твердо уверена, что невестка охомутала сына только ради жилплощади.

Мать не любила свекровь, считая ее виновницей всех бед. И дочке внушила призрение к родне. Бывшего мужа ненавидела за безвольность и отсутствие темперамента.

Бабушка Софии умирала долго и мучительно. Врачи не могли установить причину болезни. Может быть, это было отчаяние? Или старый дом не хотел отпускать ее, питаясь ее муками и стонами от нестерпимой боли.

После смерти бабки Зина пересилила бывшего мужа в комнатку при кухне, завладев всем домом. Перемена ролей не сделала ее счастливой. Пустые комнаты давили, каждую ночь напоминали об одиночестве. Единственный человек, получивший свободу, оказался отец Софии. Добрый, но слишком мягкий, всю жизнь томившийся под диктатом женщин. Он внезапно вырвался из оков, встретил умную женщину и полюбил. Она не стала выяснять отношения с бывшей женой и отказалась от дележки родового гнезда. Говорят, они и теперь живут счастливо.

Время уносится вдаль, не спрашивая согласия людей. София выросла, влюбилась, вышла замуж за Константина, родила дочь Кристину. Жить бы – да поживать, и добра наживать, но молодой муж решил сделать евроремонт. Добавить комфорт и простор в дряхлеющий дом.

Но разве можно изгнать призраков? Зинаида, теперь теща, взбунтовалась. Кое-как пережила ремонт кухни и установку в коридоре нового санузла, но когда Константин покусился переделать чердак в мансарду, не выдержала. Обвиненный во всех смертных грехах, зять был изгнан. Запил горькую от несправедливости обвинений и от предательства, так он считал.

София осталась с матерью, не поддержала и не последовала в изгнание за мужем. Ведь у него было лишь малогабаритная двушка в панельной пятиэтажке. На двоих, с мамой. Жить со свекровью София категорически не хотела. Слишком свежи были детские воспоминания. Еще раз оказаться в приживалках? Ни за что! Родовое гнездо, не отпускало, яростно впиваясь в сознание.

Дальше воспоминания слиплись в ком, тягучей скверной, вставший поперек горла и не дающий вздохнуть Софии. Умерла свекровь. Одиночество и горе, подхватив Константина, ураганом унесло его вслед за мамой. «Зачем жить без поддержки и любви?" – подумал он как-то утром, выпив мутную жидкость забвения. То ли спирт "Рояль", то ли еще какую-то дрянь.

Потом возник призрак. Он звал, настойчиво уговаривал. Надо бежать за ним. Но нет сил, нет веры. Димка! Как ты мог? Опять. Боль предательства стерла, унесла бурным потоком в никуда.

Последнее, что могла вспомнить София: глаза дочери, наполненные ужасом и состраданием. Не все дети могут перенести истерику самого любимого человека – мамы. У Софии от пережитого горя и мук совести случился нервный срыв. Зинаида, не задумываясь, вызвала скорую и отправила дочь