Владимир Губин

Нам нужны поцелуи

Мягкий осенний вечер в чистенькой европейской столице. Тёплый ветерок бездумно гоняет по улице обрывки афиш с нарисованными на них некогда брутальными клоунами… Откуда-то издалека тянет сереньким сладко-вонючим дымком из загоревшейся от брошенного окурка урны…

Последний оплот нетолерантности, Замок Сквотов, огромный брошенный универмаг, десятки лет назад перешедший в результате самозахвата во владение бродячей международной тусовки. Словно бетонный обломок не из этого мира, выщербленный бетонный зуб андеграунда среди отполированной аккуратности, возвышается он гордо и обреченно посреди взрастившего его маргинально-анархистского квартала непослушания.

Завтра его начнут сносить. Решения приняты, битва, длившаяся с десяток лет, проиграна. Удивительно, как она вообще могла начаться — где застопорились перемалывающие всё нестандартное шестерёнки Системы? Кто стал той судьбоносной песчинкой, твёрдостью сродни алмазной, которая оказалась не по зубам бюрократическим жерновам обездушенности?

Так или иначе, битва проиграна. Уже ветер воет в зияющие пустотой оконные проемы, из которых съехавшие вчера художники забрали защищавшие их от непогоды парчовые заслоны… Ржаво скрипят, растерянно поворачиваясь на все стороны света оставленные железные инсталляции… Группка печальной молодёжи меланхолично допивает за любовно сделанным столиком под разноцветным тентом очередную бутылку сухого красного, отмечая поражение и одновременно еще не веря в него…

Ты лезешь за ней по узкой и шаткой железной лестнице с бутылкой пива в зубах. Ее джинсовые бёдра зазывной подвыпившей качкой зовут тебя за собой в небо. Они обещают знакомую тёплую ласку и мгновенное понимание. Она готова вобрать в себя, не особенно заморачиваясь над твоими составляющими частями. Она готова. Они обещают. Но не сейчас, позже. Вечером в вашей временной спальне, облицованной белым кафелем (раньше здесь был кабинет аккуратного врача и после сеанса связи с бёдрами, проваливаясь в сон по ночам, ты стараешься всё же не думать о специализации того медика). А пока ты расслаблен и, подстраховывая перебравшую спутницу, карабкаешься на эту импровизированную смотровую вышку для двоих. Что оттуда можно увидеть, кроме приготовленного к слому бастиона? Что ты вообще хотел бы увидеть здесь? И чего мы хотим с ней вместе?

Она неловко ставит ногу на ступеньку, миниатюрный кедик соскальзывает и попадает по бутылке пива, зажатой тобою в зубах. Получается болезненно и ты недовольно шипишь, чувствуя, как внутри начинает бурлить праведное возмущение. Когда она успела так накидаться, даже не вечер еще — вот полчаса не минуло, как была нормальная…

Наконец, выбираетесь на огороженную проволочными поручнями небольшую дощатую площадку. Опершись локтями на огражденьице и беспечно отставив свою заманчивую попу, она что-то радостно пищит и щебечет, указывая пальчиком с искристым кольцом то в одну, то в другую сторону. Вон виден комплекс музеев на острове. А вон знаменитая телебашня с круглым шаром… Ты молчишь и озираешься. Закуриваешь сигарету и делаешь глоток пива. По ощущениям — какая-то правильная смесь между пионерским детством на заброшенных чердаках и моряцким гнездом на мачте. То, что надо. Те самые пропорции. Ты удивляешься миру, который столь щедро дарит тебе в эти секунды возможность вдоволь напиться ветра свободы. Ты удивляешься себе, по наитию внезапно нашедшему в чужом городе это место, о котором раньше только рассказы слышал… Ты удивляешься ей, потому что пока при взгляде на нее ты еще хочешь только удивляться.

Откуда-то снизу (наверное, колонка у потягивающих вино ребят) доносится волшебная мелодия колокольчиков — ты готов поклясться, что еще минуту назад ее не было и в помине. «Погромче сделали», — машинально отмечаешь для себя — и это крайняя осознанная, разумная мысль в твоей черепной коробке. Потому что музыка входит в тебя, становится тобой, распирая изнутри, и буквально толкает к Ней. Ты делаешь шаг и неторопливо проводишь пальцами по выпуклой джинсе, начинающей плавно пританцовывать под твоей ладонью. Она оборачивается с задорными искорками в глазах и своей фирменной блудливой улыбочкой на пухлых губках. Карие глазки мягко обшаривают тебя до дна, до физиологической тяги прямо здесь и сейчас. Извиняющаяся улыбка, хрупкие разведенные навстречу тебе руки на фоне выцветшего неба, призывное движение бёдер под запирающим их поясом неверности широким кожаным ремнём…

Когда вы целуетесь, последний яростный солнечный луч уходящего дня пробивается сквозь затянувшую небо облачность и ослепляет. Музыка торжествующе выходит на новый виток, опровергая обреченность последнего вечера. Задыхаясь от пронзительной ясности момента, от ее медового вкуса, от сладко ноющего взаиможелания раствориться друг в дружке, от полноты мига счастья… ты понимаешь, что это — одна из «контрольных точек». Ты по-прежнему на маршруте. Вот он, момент единства прошлого и будущего в настоящем: ты отчетливо видишь, как уже совсем скоро вы расстанетесь и станете чужими, перед глазами мелькают сценки идиллического начала ваших отношений. Стремясь к невозможному, пытаясь удержать, ты обнимаешь ее крепче и целуешь глубже — словно это сможет остановить предназначенное на снос. Она отвечает тем же, со всей серьезностью обволакивающей страсти, но и в ее карих глазищах ты видишь понимание. Она тоже знает. Вы целуетесь и плачете, не объясняя своих слёз. Нам не нужны объяснения, нам нужны поцелуи.

Через годы в твоей жизни будет еще одна раскачивающаяся железная лестница. Только посерьезнее: расстояние до тверди под ногами за прожитые годы выросло с нескольких метров до многих этажей сумрачного старого здания. Таясь от охраны, патрулирующей даже подступы к этому сгоревшему по недосмотру зданию советской эпохи, в наступившей полутьме ты последним из небольшого отряда резво карабкаешься по скользким прутьям. Очередная заброшка…

В этом нет никакой особой необходимости. Познакомившись с новыми людьми, вы не сговариваясь, решили отправиться на подобную прогулку — чтобы посмотреть друг на друга в деле и понять, кто есть кто. Первые метров пять из-за отсутствия ступенек приходится лезть по наверченной между железными штырями колючей проволоке. Твои компаньоны почти сразу вырвались вперед, ты замыкаешь шествие. И тебе давно перевалило за сорок.

По большому счёту, причина, толкнувшая тебя на это приключение одна: ты хочешь почувствовать себя живым. Тот, кому безразлично мнение окружающих, вынужден постоянно доказывать что-то себе. И это тоже своего рода плата. То, что она может оказаться тебе не по зубам, понимаешь уже где-то на уровне пятого этажа. К этому отрезку пути ты уже подустал, ноги подрагивают, монотонность повторяющихся движений укачивает, опасная однообразность вгоняет в медитативное состояние; ты буквально заставляешь себя не просто обозначать взятые вершины перекладин вялым прикосновением кончиков пальцев — тебе нужно цепко обхватить каждый тонкий прут арматуры всей ладонью и