* * *

Дети думают, что их создаем мы, родители, но это не так. Они существуют где-то до нас. До того, как придет их время. А потом появляются на свет и создают нас. Но сначала они нас ломают.

Вот что я поняла в день, когда все изменилось. Я стояла на втором этаже и складывала постиранное белье. Спина ныла под весом Перл. Она жила у меня внутри. Так же огромный кит проглатывает человека и дает тому убежище в своей утробе, пока не придет время его выплюнуть. Перл кувыркалась так, что ни одной рыбе и не снилось, дышала через мою кровь, жалась к моим костям.

Вода вокруг нашего дома поднялась до пяти футов. Под ней скрылись дороги и лужайки, заборы и почтовые ящики. Небраску затопило всего несколько дней назад. Вода захлестнула прерию одной огромной волной, снова превратив наш штат во внутреннее море, каким он был много лет назад. Теперь над бескрайней водной гладью возвышались только горные архипелаги. Через некоторое время я выглянула в окно, и из грязной воды на меня посмотрело в ответ мутное, изломанное отражение. Казалось, меня растянули и разорвали на мелкие неровные куски.

Я складывала рубашку, и вдруг меня напугали до полусмерти крики. Этот голос вонзился в меня, точно бритвенное лезвие. Роу, моя пятилетняя дочь, сразу поняла, что происходит.

– Нет-нет! – кричала она. – Без мамы не поплыву!

Белье выпало у меня из рук. Я кинулась к окну. На воде перед нашим домом покачивалась небольшая моторная лодка с включенным двигателем. Мой муж Джейкоб плыл к ней. Одной рукой греб, второй прижимал к себе вырывавшуюся Роу. Хотел подсадить ее в лодку, но Роу ударила его локтем в лицо. В лодке стоял мужчина. Он перегнулся через планшир, готовясь подхватить мою девочку. На Роу были джинсы и курточка в шотландскую клетку, из которой она уже выросла. Кулон на шее раскачивался, как маятник. Роу извивалась и билась в руках Джейкоба, точно пойманная рыба. Ему в лицо летели брызги.

Я открыла окно и прокричала:

– Джейкоб, ты что творишь?!

Он не ответил. Даже не оглянулся на мой голос. Роу заметила меня в окне и позвала:

– Мама!

Мужчина схватил ее под мышки и поднял над бортом. Роу размахивала ногами, пытаясь его пнуть.

Я замолотила кулаком в стену возле окна и снова окрикнула Джейкоба. Он подтянулся и залез в лодку. А тот мужчина все держал Роу. Меня охватила паника. Иголки, покалывавшие кончики пальцев, превратились в шипящие языки пламени. Я затряслась с ног до головы. Вскарабкалась на подоконник и спрыгнула вниз. Под водой скрывалась твердая земля. Я завалилась вбок, пытаясь смягчить силу удара. Когда вынырнула, заметила на лице Джейкоба напряженную, болезненную гримасу. Морщась, он держал Роу. Та брыкалась и кричала:

– Мама! Мама!

Я поплыла к лодке, отталкивая все, что попадалось на пути: жестяная банка, старая газета, дохлая кошка. Двигатель взревел, лодка развернулась. Волна плеснула мне в лицо. Джейкоб держал Роу, а моя девочка рвалась ко мне, вытянув крошечную ручку. Пальчики отчаянно хватали воздух.

Я гребла изо всех сил, а Роу увозили все дальше. Вот она скрылась вдали. Я больше не могла разглядеть ни маленькое личико, ни темный кружок открытого рта, ни волосы, которые трепал ветер. Но ее крики стояли в ушах еще долго.

Прошло семь лет

Чайки кружили над нашей лодкой. Они напомнили мне о Роу. Когда она училась ходить, так же взвизгивала и взмахивала руками, будто крыльями. А однажды она простояла без движения целый час, наблюдая за канадскими журавлями. Я водила ее к реке Плат, чтобы посмотреть, как птицы останавливаются и отдыхают там во время перелета. Роу и сама напоминала птицу: тонкая кость и быстрый, настороженный взгляд, внимательно следивший за горизонтом – вдруг пора спасаться и улетать?

Наша лодка стояла на якоре возле скалистого побережья на месте Британской Колумбии, у входа в маленькую бухту, где вода заполнила небольшое углубление между двумя горными вершинами.

Мы по-прежнему зовем моря старыми именами, но на самом деле теперь они слились в один гигантский океан, кое-где усеянный клочками суши: ни дать ни взять крошки, просыпавшиеся с неба.

Заря только что осветила горизонт. Перл сложила наши постельные принадлежности под навес на палубе. Под ним она и родилась семь лет назад. Тогда бушевал шторм и небо рассекали белые зигзаги молний, слепящие, как моя боль.

Я бросила наживку в ловушки для крабов. Перл вышла из-под навеса. В одной руке обезглавленная змея, в другой нож. Еще несколько змей обвились вокруг ее запястий, точно браслеты.

– Они нам сегодня на ужин, – напомнила я.

Перл полоснула меня недобрым взглядом.

Ничего общего с хрупкой темноволосой сестрой. Роу пошла в меня: темные волосы, серые глаза. А Перл похожа на отца: темно-рыжие кудри, весь нос в веснушках. Иногда мне кажется, что она даже стоит, как он: крепко и надежно уперев обе ноги в землю. Подбородок чуть приподнят, волосы вечно растрепаны, руки отведены назад, грудь выпячена. Перл уверенно бросает вызов миру без малейшего страха и опасений.

Я искала Роу и Джейкоба шесть лет. Когда они уплыли, мы с дедом спустили на воду «Птицу». Эту лодку он построил сам. Вскоре родилась Перл. Не будь с нами деда, мы с Перл и месяца не протянули бы. Он ловил рыбу, пока я кормила Перл. Расспрашивал о Роу и Джейкобе всех, кто попадался на нашем пути. Учил меня ходить под парусом.

Мать деда строила пиро́ги, как и ее дальние предки. Дед помнил деревянный остов, напоминавший человеческие ребра и укрывавший людей, точно мать укрывает дитя, растущее внутри нее, помогая им добраться до берега невредимыми. Отец деда был рыбаком. Вот почему детство дед провел на морях Аляски. Во время Столетнего потопа он вместе с тысячами других людей ушел вглубь материка и наконец осел в Небраске. Там он много лет работал плотником, но всегда скучал по морю.

Дед искал Джейкоба и Роу, когда у меня уже не хватало духу продолжать поиски. Иногда вяло тащилась следом, укачивая Перл. В каждой деревне он осматривал лодки в гавани: вдруг заметит ту самую? Показывал фотографии Роу и Джейкоба в каждом салуне, в каждом торговом доме. В открытом море спрашивал всех встречных рыбаков, не видели ли они мужчину с маленькой девочкой.

Но дед умер, когда Перл была еще совсем маленькая. И бремя непосильной задачи рухнуло на мои плечи. Отчаяние обволакивало меня, как вторая кожа. В первые дни я привязывала Перл к груди, надежно закутав ее в старый платок, и повторяла все то же самое, что и дед. Осматривала гавани, расспрашивала местных, показывала фотографии. Некоторое время это придавало мне сил. Я занималась серьезным делом, не связанным с выживанием. Чем-то более важным и осмысленным, чем ловля рыбы. Чем-то, что давало надежду и обещало залечить рану в моей душе.