Ранней осенью 1941 года Санкт-Петербург, который тогда назывался Ленинградом, был окружен немецкими войсками. Оставалась лишь одна узкая, ненадежная нить, связывающая город с остальной территорией Советского Союза. Для быстрой эвакуации населения или снабжения его на длительный период она была недостаточной. Этим путем также невозможно было одновременно осуществить доставку войск, предметов снабжения для Красной Армии, сырья для ведущих предприятий оборонной промышленности, выпускающих оружие, танки и боеприпасы. Так как русские и немцы однозначно преследовали свои военные цели, то население огромного города в одночасье оказалось брошенным на произвол судьбы. Это привело к катастрофе. Блокада продолжалась почти 900 дней. Она привела к огромным жертвам среди трехмиллионного города. Их численность колеблется от 500 000 до миллиона погибших. Большинство умерли от голода.

Гитлер в ослеплении от своего высокомерия и первых успехов недооценил силы, которые он вызвал к противодействию. Он упустил тот единственный момент, когда существовала возможность ворваться внутрь гигантского города. Себя он видел уже победителем. В действительности же советские и немецкие солдаты к тому времени вообще лишь начали себе представлять, какие им предстояли ожесточенные бои и смертельные трудности.

Информация о блокаде, как эта катастрофа Ленинграда называется в России, всегда производила на людей такое ошеломляющее впечатление, что они дальше уже не задумывались над тем, что предпринимала Красная Армия, чтобы освободиться от удушающей хватки осаждавших, и что делал германский вермахт, чтобы сломить сопротивление осажденных. Действительно, едва ли можно провести параллель с ужасающими трудностями боев в лесах и болотах, на залитой водой или засыпанной снегом местности, в неподдающихся воображению погодных условиях. Сотни тысяч людей при этом потеряли жизнь или здоровье. Только с советской стороны погиб в ходе всей битвы за Ленинград почти миллион солдат.

Того, что происходило в то время, поистине достаточно, чтобы у последующих поколений перехватило дыхание: никакого воображения не хватит, чтобы представить себе драматизм тех событий. Тем не менее контраст между тем, что тогда происходило, и тем, что с той поры об этом распространялось, становился с каждым годом все более поразительным.

Для тех, кто клеймит «типично фашистский метод» притеснения целых народов, рас и этнических групп, очевидным является то, что немцы атаковали и окружили Ленинград лишь только для того, чтобы по воле Гитлера сравнять его с землей, а население истребить. Мысли о том, что более естественными и закономерными были бы трезвые, логичные рассуждения о необходимости захвата города и порта, являлись запретной темой и не подходили к развенчанию мифов.

Кто осмеливался исследовать: а может быть, агрессоров все-таки волновали вопросы, как обеспечить выход из города невинных граждан или как избавить их от голодной блокады, учитывая, что это столетиями соответствовало обычаям войны и военному праву?

Кто проверял, а не было ли задуманное Гитлером разрушение огромного числа домов уже потому чистейшим бахвальством, что реально для этого не хватило бы снарядов, бомб, орудий и самолетов? Да и хотя бы даже потому, что оружие и военная техника были намного нужнее в боях против противника, полного решимости защитить этот город?

А кто изучал вопрос: не был ли осведомлен Сталин о намерениях и планах Гитлера и германских офицеров Генерального штаба в отношении Ленинграда и не определил ли он в связи с этим свою позицию? Разве не было очевидным, что военная промышленность, складские мощности, порт, верфи, железнодорожные помещения и коммуникации, казармы и здания органов управления неизбежно превратили бы огромный город, расположенный между Финским заливом и Ладожским озером, в горячую точку военных действий? Не следовало бы тогда задать вопрос, а достаточные ли меры были приняты в соответствии с данным стратегическим значением города, чтобы спасти матерей, детей, стариков, немощных людей?

Известно, что, начиная с 29 июля и до конца 1941 года, уже были эвакуированы 636 000 человек. Затем, в промежутке между январем и октябрем 1942 года, еще 961 000 человек. Но в то же время утверждается, что для вывода из города оставшегося количества людей времени не хватило. Когда-нибудь это проверялось? В 1945 году миллионам немцев пришлось в течение нескольких часов оставить родину, дом, имущество, отправиться в невыносимо тяжелых условиях на Запад и тем самым в большинстве своем спастись. Мировая общественность нашла это само собой разумеющимся.

Немецким беженцам удалось прорваться на Запад, несмотря на начавшийся беспорядок, несмотря на то, что партийные функционеры препятствовали своевременной эвакуации, несмотря на завалы на дорогах, атаки с воздуха, фанатичные призывы к сопротивлению, панику, произвол и коррупцию. Не является ли близким к истине предположение, что бездейственное катастрофическое положение людей в подготовленном к взрыву Ленинграде еще больше усугубили мания величия, бессовестность и просто некомпетентность ответственных лиц. Может быть, даже именно это и вызвало катастрофу? Такого рода вопросы, которые находятся исключительно в области познания человеческой природы, а не идеологии, в Германии заглушаются криками о признании своей вины.

Лишь сегодня стали доступными фотографии из советских архивов, показывающие нам производство пирожных и конфет на ленинградских кондитерских фабриках для партийной элиты в Смольном. Датированы они декабрем 1941 года, когда ежедневно от голода уже умирали сотни людей. То есть пряник — для красных господ, кнут и смерть — для народа, которого 21 августа призвали соблюдать «строжайшую революционную дисциплину». Кому хотелось тогда думать о спасении женщин и детей, о питании и эвакуации? Об этом не было речи также и 9 сентября, когда маршал Климент Ворошилов по поручению Сталина отдал приказ о том, что «красный Ленинград должен защищаться до самого конца, ни в коем случае не прекращая военного производства». Но о том, что произошло бы с жителями, если бы подготовленный к взрыву город действительно превратился в развалины в случае вторжения в него немцев, не было сказано ни слова. Не являлись ли здесь первостепенными идеологические и военно-политические интересы в отличие от принципов гуманизма?

Разумеется, речь не идет о постановке циничного вопроса, были ли русские более «прилежными» беженцами, чем немцы спустя четыре года? Можно ли было в чем-нибудь упрекнуть ленинградцев? В том, что некоторые как фанатичные коммунисты, другие как русские патриоты не хотели уходить из города, потому что думали отдать свои силы защите своей Родины? Александр Вирт, урожденный русский, британский корреспондент газет и радио в Москве, пишет: «Уже во время войны было ясно, что где-то были допущены очень большие просчеты. Трагическая ситуация возникла из-за целого ряда закономерных ошибок. Руководству не хватило прозорливости, оно не думало о том, чтобы заблаговременно сделать запасы самого необходимого».