………………

– ………………… ожно, осторожно, доктор! Не так сильно, пожалуйста!

– Вижу, вижу, он там.

– Доктор, больно!.. Он шевелится, ой!

– Щас, мы его щас…

– Ой! Чем вы там ковыряете?

– Ничего, ничего… Думайте о постороннем. Отвлекитесь, вы мне мешаете. О хорошем думайте. О цветах, о весне… Вот…

– Ой.

– Вот пойдете на это… как там его… на это самое?…

– На что, доктор? На что?

– Будто сами не знаете… Голос отдать… У вас есть голос?… Голос единственный…

– Доктор. Ой.

– За якобинцев проголосуете, да?

– Ой.

– Нет? За меньшевиков?

– Ой, доктор, больно!

– За кого? За кого?… Неужели за Трупоедова?

– Доктор, смилуйтесь!

– Глубоко залез. Глубоко… Перепоночка, видите ли, барабанная, она защищает среднее ухо… от пыли… и от охлаждения… Вы мне мешаете.

– Ой, доктор.

– Голову на плечо! Спокойно. Ну, так что же, вы говорите, была колбаса, значит, дешевая… да?

– Нет!

– Была, была…

– Я не говорил. Нет.

– А что тут говорить… Что правда, то правда… Была колбаса дешевая… докторская. Давно это было, давно. Колбаса была, а демократии не было!

– Не так сильно, доктор! Пожалуйста!

– Вытащим, вытащим! Не волнуйтесь. Нет ничего непоправимого… Только головой дергать не надо! И не такое вытаскивали!

– Я на кухне сидел… вечером… У меня телевизор на кухне. И уснул!.. А он влез!.. В голову!..

– Кто же спит на кухне, голубчик? На кухне не спят.

– Та-ра-кашечка…

– Паучок…

– Паучок? Вы уверены, что паучок?

– Я же вижу… Хотя как посмотреть… Может быть, таракашечка…

– Если б знали вы, как он скрежещет!..

– Спит на кухне, ха-ха. А возьмем, к примеру, Поджелудкина… Вот голова!.. Не дергайте головой! Вам нравится Поджелудкин?

– Поджелудкин… который?

– Ну, с лицом таким, знаете, интеллигентным…

– Очень нравится… Но…

– А… забыл фамилию… Помните, стриженый?… Который еще фонтан обещал… Чтоб на каждой площади по фонтану!..

– Очень нравится, доктор, ой!

– Вижу, вижу… Залез глубоко. Вы говорите, говорите, рассказывайте… Вспоминайте хорошее. Про цветы.

– Я… я…

– Лапку! Лапку ему оторвал! Смотрите, какая!.. Простите, что перебил.

– Фу… противная!.. Ой.

– Ну так что вы мне говорили?

– Я… я когда еще Брежнев был, помните, Брежнев был?… я тогда в командировку улетал, в Новосибирск…

– О, как это было давно…

– В день голосования, знаете… На самолете…

– Извините, что перебью. Вам бы за блок коммунального хозяйства, или как их там… Всех тараканов бы перевели…

– Доктор, больно!

– Ну, так что же при Брежневе?

– Утром рано иду… на самолет… а тут… ой… участок избирательный…

– Так, так, интересно…

– Дай, думаю, зайду… все равно по дороге… Зашел. Как раз к открытию… Первым оказался. Еще никого не было…

– Видите! Сколько впечатлений!

– Доктор, они мне цветы вручили – за то, что первым пришел! Представляете? Ой!

– Должно получиться. Сейчас получится.

– Они мне цветы, а я его – вычеркнул! Зашел в кабинку и вычеркнул! Подгорного! Николая Викторовича!

– Вы, что же, диссидентом были?

– Почти!

– Тогда вам надо за этого, забыл фамилию…

– Ой!

– А таракашек боитесь… Голову на плечо!

– Доктор, ой.

– Значит так. Случай непростой, но отступать некуда. Вот что, милейший. Как вы, голубчик, посмотрите, если мы капнем туда немножко яду?

– Яду? В мое ухо?

– Для вас это не опасно.

– Нет, нет!

– Уверяю вас, вы даже не почувствуете. А тот… тот сразу загнется!

– Я отказываюсь! Я не позволю над собой экспериментировать!

– Ладно, ладно. Дело хозяйское. Только знайте, голубчик, вы, батенька, трус. Мое личное мнение.

– Испугаешься… если в ухо залезет…

– В ухо! Главное, чтобы в мозг не залез! В мозг!

Рот у Тетюрина был открыт.

Тетюрин открыл глаза.

Позже, по злостной литераторской привычке, он попытается поместить свое тогдашнее пробуждение в контекст аж мировой литературы – нет, все равно главным образом нашей, родной, свое-странной… Когда мозг свинца тяжелее, и рота солдат во рту ночевала, и на носу капелька пота, кто, как не наш правдолюб-сочинитель, изобразит лучше?

Знакомо до отвращения. Примеров так много, особенно приключенческих, что только с одними перемещениями в другие города хватило бы на антологию. Плюс анекдоты из жизни, ни на бумаге, ни на экране не воплощенные: костромич, допустим, обнаруживает себя в Хабаровске, красноярец – на станции Таловая Воронежской области, а человек (по причине отсутствия паспорта) без гражданства-прописки – в холодной воде, переплывающим Волгу (уже без причины). Не на одной Москве свет клином сошелся. Сакральная география российского похмелья – это вам не план эвакуации при пожаре, что висит на входе в человеко-приемник в любом столичном мед. вытрезвителе. Но тяжело, тяжело…

И все ж Тетюрину сподручней было бы пользоваться другой, как сказал бы Борис Валерьянович Кукин, парадигмой. – Жизненный опыт самодостаточен, и здесь обнаруживается тенденция.

Вот такой эпизод. Из запасников памяти. Просыпается черт знает где, в год еще, кажется, преддипломной практики, молодой, красивый, двадцатидвухлетний, и бредет, студент, ища туалет, по чужой квартире, шатаемый от стены к стене, а вокруг – фиалки, фиалки, фиалки в горшочках… Ужас овладевает героем. Наконец замечает в книжном шкафу за стеклом знакомую рожу одногруппника на фоне каких-то заснеженных гор. Выяснилось, что стойкий товарищ привез Тетюрина к своей теще-цветочнице, а та ушла на прием к стоматологу.