Чирков Вадим Алексеевич

Рассказы дяди Миши, одессита

Рассказы дяди Миши, одессита, а ныне гражданина USA

Дядя Миша — одесский старик, которого я хорошо знал: по неделям я живал у него дома, мы ездили с ним на рыбалку на Хаджибеевский лиман, пока глубинный черноморский сероводород не проник в него и не отравил рыбу. Когда клёв прекращался, мы вытаскивали из илистого дна кадолы-якоря, сближали наши резиновые шлюпки, и дядя Миша, так и держа месину на указательном пальце, чтобы не пропустить поклёвки, рассказывал какую-нибудь историю-байку. То, что я из породы слушателей, он понял в первый еще день нашего знакомства.

Говорил старик, как умел, — на том особом языке одесситов, который сложился давным-давно, в определенных кругах Одессы он поддерживается, им щеголяют перед иногордцами и перед "фраерами", его ценили и цитировали писатели (Паустовский), а иногда (Бабель) и писали на нем, добавляя в речь одесситов, и без того яркую, поэтического таланта. Для окружения дяди Миши — для стариков-зубоскалов, острословов и матерщинников, это язык родной.

Лет через десять после моих встреч с дядей Мишей в Одессе я увидел его в… Нью Йорке, и не где-нибудь на прогулочном Брайтонском бордвоке, где на скамейках сидят нахохленные старики-мерзляки, а на каменной гряде в Манхэттен-бич, с удочкой-спиннингом в руках. Я окликнул его, не веря своим глазам, старик обернулся…

— Если я и здесь поймаю рыбу, — сказал дядя Миша, чуть мы перекинулись парой слов, — я опять человек! А вы уже поймали хоть одну?

С этого дня и встречи наши, и рассказы дяди Миши продолжились — но одесские истории перемежались уже ньюйоркскими; старик оказался на редкость наблюдательным, все мало-мальски интересное в окружавшем его им замечалось и после обращалось в историю, байку, "случай", в которых мне оставалось только расставить знаки препинания.

…Только одно тут нужно добавить. Я никогда не знаю, что расскажет сегодня мой собеседник, на какое моё слово откликнется байкой. Память его — длинный ящичек, наполненнный картонками, и колдует над ними хитроумный попугай: клюнет в ящик будто бы наугад — а оказывается, опять попал в точку.

Даже афоирзмы ему под силу.

-В любое время люди должны за что-то держаться, — говаривал дядя Миша, — то ли за чью-то бороду, то ли за чьи-то усы. А бывает такое время, когда бороду отпустили, а усы еще не нашли…".

-Политика — это игра, которой большие государственные чины забавляются со своими народами, и называется она "Ну-ка угадай!". Угадай, мол, где я соврал, а где нет. Надеюсь, мол, что главного ты все равно не понял и за язык меня не поймал".

-Вот ведь какая беда, — сокрушается мой дядя Миша. — Не так давно, по историческим меркам, ко всем странам приставали с революцией: почему, мол, да почему вы ее у себя не устраиваете? А теперь то же самое с демократией. Вот, мол, вам размер, вот длина и ширина, вот фасон, вот цвет, полоска… почему бы вам ее не примерить? Готовый товарец. И фирма надежная!..

И вот о чем я еще думаю. Используя эту самую западную демократию, мусульманин с кораном под левой рукой и с кинжалом в правой лезет во все европейскиедырки да еще и посмеивается: чем, мол, у вас больше демократии, тем нам, мусульманам, легче. У вас ведь политкорректность, "права человека", суд-пересуд, присяжные, голосование на всех уровнях — а оно в последнее время все чаще 50 на 50, - а наш суд короче: секир башка и амба!

СОДЕРЖАНИЕ

Смешная лечебница. Полусухой закон. Дядя Миша открывает Америку. Лаокоон одесский. Последний финт старого футболиста. Нет, но чтобы такое!.. Парящие над океаном. Лицо. Всему виной кленовый лист. Мессия из-под земли. Пароход отходит от причала. Грешник. Апокалипсис от дяди Миши. Клад на чердаке. Рыьак рыбаку… Женщина во всей её красе. Когда смеются города. Абстракционист. Мне бы только глоток… Хорошие грабители. Зеркало Хаджибея. Серенада Сумрачной Долины. Заветное слово в городе Ста Богов.

СМЕШНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА

В небольшом парке Бруклина собираются старики. Собираются поиграть в шахматы, в карты, нарды, в домино. Они появляются здесь, когда пригревает солнце. Холодный ветер сдувает их с насиженных мест. В игре они сосредотенны, серьезны, нахмуренны — словно они опять на работе и словно на работе конец квартала или очередной советский аврал… И словно они опять "в коллективе", к какому привыкли за долгую жизнь.

Сюда привозят даже паралитиков в колясках — у тех та же тяга к коллективу и, самое главное, к своим ровесникам, к годкам. У этого паралитика мертвое лицо, неподвижные глаза уставлены в небо… но уши-то слышат! Слышат! Но сердце-то бьется! Бьется!

В парке Кольберта уже доцветает весна и ветерок носит меж каменных столиков порыжевшие лепестки магнолий. Дети не отходят от фонтанчика с питьевой водой. С одной стороны парка не умолкает баскетбол (бол-бол-бол!), на другой тоже кипят страсти — здесь сидят помельчавшие бойцы нешуточных в прошлом баталий. Здесь, над карточными королями и дамами, над деревянными ферзями, ладьями и конями, над лабиринтами доминошных костей, над "пулей" преферанса склоняют то седые, то лысые головы герои Досрочной Сдачи Годовых Планов, Взятых Обязательств, Встречных Планов, Ежеквартальных Авралов, Инициатив-с-Мест, Закрытых Процентовок, бывшие Правофланговые Пятилеток, Верной Дорогой когда-то Идущие — короче говоря, знатоки всего того шулерского набора в играх, которыми было занято некое общество много-много лет подряд…

Если они выигрывают карточную или доминошную партию, то приходят домой значительные, как если бы час назад им вручили на торжественном собрании личный Знак Качества. Но если проигрывают…

Здесь все бывшие. Бывшие главные инженеры, врачи, завмаги и завхозы, бухгалтера больших предприятий, оперные певцы, парикмахеры, бывшие полковники и майоры, которым лепят сейчас "на погоны" бубновые шестерки…

…Вот к каменным скамейкам приближаются еще двое: один постукивает палкой, другой приволакивает ногу. Старики, ковыляя, держатся друг за дружку. Один из доминошников поднимает голову и ворчливо комментирует приближение:

— Десантный батальон…

Осмеянию здесь традицонно подвергается всё и прежде всего сами участники разговора.

Иногда, когда игра наскучивает и если какая-то новость становится интересней, чем даже "матовая" ситуация на доске, чем даже доминошная "рыба" в замершей над головой руке, старики образуют круг и начинают спор. Я стал свидетелем одного из них. Вот записанные мной язвительные их голоса.

— Вы слышали? На Брайтоне открылась смешная лечебница.

— Смешная? Они все смешные! Где вы видели не смешную лечебницу? Я вам скажу: если вы имеете сил смеяться