Он жил тоскливо, скучно, мрачно,

С душой туманной и невзрачной,

Быть может, сам в себе порой

Он, словно в пропасти, терялся.

Бездумно жил, забот не знал;

И примитивной и простой

Себя судьбой обременял.

Всё в грёзах мнимых он летал;

Он цели в жизни не искал,

На произвол себя отдал

Нелепых призрачных идей…

Унылая рутина жизни!

Полна печали и тоски…

Сидеть за дверью – вроде низко,

Но, выйдя – некуда идти…

И в поисках того пути,

Который от него так близко,

Он спотыкался, сделав шаг;

Упав, лежал лицом в грязи;

Не думая рывком вставать,

Он поворачивал назад;

Смирялся с участью своей,

Себе стараясь ложь внушать,

И каждый день себя корил:

"И что ж без дела я сижу?

Куда я взор свой навожу?

Эх! Хоть бы я своей сменил,

Ушёл в другую колею!

Да вот… Работа – дом – работа…

Как же исправить я смогу

Свою злосчастную судьбу!

Одна в моём оркестре нота!

В рутине этой утону!..

Мне счастья в жизни не видать!

Блаженных дней не вспыхнет свет!

Да что там свет! Надежды нет

Хоть искру счастья увидать…"

Действительно, он жил обычно.

Сейчас для всех так жить привычно,

И все винят свою судьбу -

Кому-то ж надо дать вину!

Ведь нету силы, нету мочи;

Хоть даже это нужно очень,

Но – подождёт, не так уж срочно -

Ведь у меня важней заботы!

Несчастный я! Тону в рутине!

А мне бы жить как на картине -

Но нет! Работа – дом – работа!

Уж как тут новый путь начать! -

На жизнь горазды все пенять!

И все привыкли забывать -

Они лишь властны выбирать!

… И он той правды не внимал!

Он плохо дух свой воспитал,

И потому не рад был дням,

В которых был повинен сам…

Однако, существует сила,

Способная по-волшебству

Сломить даже саму "Судьбу"!

Она сильнее всех уныний,

Сильнее мудростей любых,

Сильнее истин роковых,

Сильнее Разума святыни -

Любовь всех сил мощнее в мире!

Палитры красок вдохновенных

В душе блаженство воскресят;

И очаруют незабвенно

И властно дух воспламенят!

В любовных страстях заточат,

Взорвут чуть тлеющую душу,

И Разум буйствующий сглушат,

Нутро волшебно вдохновят!

За все века никто не смог

Препятствовать любовной власти,

Остановить порывы страсти

Души, влекущие в полёт

На счастья светлый небосвод!..

А он потерян средь печали,

Среди своих же рук деяний,

Средь неудач и лже-страданий,

Гнетущих дух воспоминаний…

Быть может краше б и не стали

Терзающие душу дни,

В которых он винил судьбу,

Однако, как по-волшебству,

Попал он в плен святой любви!

И искры знойной красоты

Вдруг вспыхнули в его душе,

И вознесли всего в огне

На небосвод его мечты!..

И он, почуяв вдохновенье,

В душе волшебное уменье,

Вдруг принялся хвалить судьбу -

За милосердье, доброту,

За дар в ответ на все мольбы,

За это чудо озаренье,

За вновь открытые пути,

За выбор, воодушевленье,

За силы духа и души,

За музу пламенной любви!

И с тем божественным уменьем

Он стал писать ей все мечты -

В стихах, сказаньях и поэмах,

В балладах, песнях и сонетах;

С надеждой, с трепетом , с боязнью,

С восторгом, с нежностью, с пристрастьем;

Писал забвенно, кропотливо,

Сквозь возгласы, трудолюбиво.

Про жизнь, про опыт, про ошибки,

Про счастье светлое и горе,

Про мысли мудрые и вздоры,

Про силу духа, силу воли,

Про гнев писал и про улыбки,

Про грусть, про мир и про войну,

Про страх, про дружбу и вражду…

В издательства произведенья

Носил он каждый божий день,

И посвящал свои творенья

Любви единственной своей.

Она читала, восторгалась,

Тем мудрым мыслям изумлялась;

Но каждый раз ему в ответ

Она лишь молча улыбалась,

Всё донести ему пытаясь,

Не причинив душевный вред,

Что встречных чувств взаимных – нет!

А он надеялся без меры,

Что пробудятся вдруг они;

И всё писал во имя веры,

Во имя пламенной любви!..

И издаваясь регулярно,

Он стал в округе популярным,

По много сотен экземпляров

Произведений тех его

Народ безудержно скупал;

Издатель требовал ещё -

Поэт, гордясь собой, писал.

И с каждым днём поэт всё чаще

Свой гений славил, восхвалял;

Себя на произвол удачи

Он свято-мудрым называл…

Он знал: народ его любил,

Души не чаял, возносил,

Хвалил его, боготворил;

Скупал все книги у поэта,

Зверя монетою златой.

Но поднося богатство это -

Щемил душевный клад святой!..

Слепая гордость и надменность

Вдруг взяли над поэтом власть,

Влеченьем загорелась страсть,

Но не любви – не вдохновенность -

Любовь забыла незабвенность,

И, потеряв свою бесценность,

Вот-вот готова потеряться -

Ведь он стал одержим богатством!

И с безразличьем, равнодушьем

Он стал взирать на всё вокруг,

И перестал он углубляться

В суть истинную благодушья;

Он перестал и восторгаться,

И, восхищаясь, наслаждаться,

Блаженство обнаружив вдруг…

Он потерял эти уменья,

И снова близок был недуг.

Он жил в единственном стремленьи,

Забыв всю истинность даров,

Лишь в том и видел Вознесенье -

В богатстве денег, но не слов.

Лже-музой стала вдруг монета,

А псевдо-слава – вдохновеньем,

Не приносящим озаренье

Волшебным чудо-упоеньем

В душе незыблемого света…

И, потеряв однажды силу

Своей надуманной лже-музы,

Поэт уверенно-уныло

К Любви обратно повернулся…

Но, содрогнувшись, ужаснулся,

Вдруг не найдя её огней!

Любовь безудержно ушла!

Он слишком поздно встрепенулся,

Вспомнив о истине своей…

Она исчезла навсегда

И не оставила следа

В его душе неизгладимой.

Ушла любовь, а с ней и муза

В душе трагично умерла,

И вдохновенье тенью сивой

С собою в пропасть унесла…

И тенью мрак окутал густо;

Затмилось всё; пред взором пусто;

В тьму канули душа и разум,

И вразумил несчастный сразу

Насколько ошибался он!

Но слишком поздно, и сейчас

Казалось всё вчерашним сном;

И вскрикнул он одну лишь фразу:

"О, Боги! Дайте же мне шанс!

Последний раз! Один лишь раз!"

Шанс был! А он был ослеплён!

И вновь к нему, будто зараза,

Тоска подкралась в тот же час;

И кара за пренебреженье

Пришла к его душе затменьем,

А плоть стянула, словно тиной,

Сплела невзрачной паутиной,

Приговорив его к рутине…

И вновь: работа – дом – работа;

И вновь тоска, и вновь дремота.

И нищета к нему, невежде,

Вернулась вновь. Всё как и прежде;

Одно лишь только изменилось:

В его душе придалась краху,

Сгорела вся, испепелилась,

Развеявшись по бездне прахом,