Косой луч света, в котором медленно кружились пылинки, ложился на стол князя, как раз на большой лист бумаги. Лист норовил свернуться в рулон, и князю приходилось придерживать его локтями. Он смотрел на чертеж и в отчаянии кусал губу. И точно так же крепко, как держал бумагу, его пальцы дёргали на голове седые волосы. Отчаяние оно такое, да...

Гранд-мэтр Техномагических Мастерских, князь Делегардов поднял на нас глаза, покрасневшие, влажные. Хотел что-то сказать, приоткрыл рот — отпечаток крупных зубов остался на нижней губе - но промолчал. Моргнул. Бросил быстрый взгляд вниз, на рисунок, и снова тоскливо уставился на отца.

- Я. Не. Могу! - скривился.

Трудно поверить, но это, кажется, было... страдание? В немолодых усталых глазах блеснула слеза. Да не может быть! Показалось. Точно, показалось.

Князь снова опустил жадный взгляд в бумаги, наклонился над ними, навис, как злой колдун над сокровищами, и забормотал, нервно шевеля пальцами, позабытыми в седой шевелюре:

- Это гениально, господин Ларчинский. Знаменитый мост... Разводной мост Ларчинского! Невероятно! Вот он - у меня в руках... Это... Это волшебно! - и снова поднял взгляд на отца, тоскливый, умоляющий взгляд больной собаки. И голос сорванный, хриплый, тоже больной: - Будь она мужчиной... парнем, господин Ларчинский... я бы забрал... Забрал

её без разговоров! И даже... Даже сам оплачивал бы учёбу. У нас есть возможность...

Я слабо улыбнулась. Ну а как же? Приятно - меня называли гением. Видеть восхищение своей работой ещё приятнее. А знать, что твой гений признаёт другой гений... Это не просто приятно, это даже приятнее, чем бесплатная учёба!

И я бы улыбнулась. Прямо широко-широко. Радостно. Улыбнулась бы от души замечательному человеку, грандиозному учёному и не менее грандиозному техномагу, князю Делегардову, гранд-мэтру Техномагических Мастерских. Обязательно улыбнулась бы!

Если бы не одно но. Если бы не эти его слова: «Будь она парнем».

Кулаки сжались, а крылья носа дрогнули и раздулись. Если бы я была парнем. Парнем!

Мужчина, значит, человек, а девушка нет? Ну и страна! Ну и времена! Ну и жизнь! Женщина, девушка — не человек, и учиться техномагии права не имеет!

Когда горячий, удушающий водоворот гнева сжал горло, мешая дышать, только лёгкое прикосновение к руке остановило катастрофу. С трудом подняла тяжёлые веки и скосила глаза - это отец держал меня за мизинец и улыбался.

Знакомое с детства доброе, родное лицо! Он всегда, когда смотрел на меня, улыбался. Сейчас на высоком круглом лбу, плавно переходящем в лысину, ещё и забавно двинулись брови: сначала правая, потом левая, и обе вверх. Я знала, что это значит. С самого детства знала. Такой взгляд, эти брови говорили: «Не расстраивайся, дочь, у нас всё получится!»

Папочка, родненький, как я тебя люблю!

И спазм отступил, красная пелена с шумом отлила. Шум, конечно, и не шум волны был, это я выдохнула, отпустила гнев. Отпустила и порадовалась, что магии во мне нет ни капли. А то было бы тут гранд-мэтру, грандиозному учёному и техномагу, не менее грандиозное поле деятельности по восстановлению разрушенных Техномагических Мастерских.

Я запрокинула голову, глянула в высокое окно, словила пальцами тёплый солнечный луч, падающий на стол. В полосе света всё кружились и кружились пылинки. И я тоже хочу так же светиться в луче, беззаботно лететь и кружиться, быть спокойной, жизнерадостной, порхающей. Успокоиться... Надо успокоиться. Ну вот, уже лучше.

А ещё... Ещё мне снова захотелось признаться в любви. Не кому-нибудь, а своему папеньке, своему любимому пирожочку, своему лучшему в мире отцу! Какой же он у меня замечательный, и как же я его люблю!

Иногда я задумываюсь: смогла бы я любить маму так же, как и отца? Если бы она была жива, конечно, моя маменька. Но маменьки нет, и иногда, как сейчас, я думаю - хорошо, что я у папеньки одна. Это эгоистично, да, и я в свои восемнадцать это понимаю. Но всё равно я рада, что ни с кем не приходится его делить. Самым лучшим не хочется делиться, а он - самое лучшее в моей жизни!

И хоть в папеньке, как и во мне, нет ни капли магии, он самый настоящий волшебник! Он всегда чувствует моё настроение, и поддержит, и утешит, и развеселит. Именно он помогает воплощать мои самые сумасшедшие идеи. Я бы без него... Не знаю, я бы не была собой без него! Именно благодаря ему я ещё не возненавидела всех этих замшелых, отсталых патриахальных чудовищ - мужчин. Всех этих надменных, высокомерных снобов!

Я бросила на отца ещё один благодарный взгляд, а он улыбнулся немного виновато и прошептал беззвучно, одними губами:

- Мы что-нибудь придумаем.

И подмигнул мне ободряюще.

Я его обожаю именно за эту его веру. За веру в то, что всё преодолимо, за веру в меня, за веру в то, что невозможное возможно.

Я сделала над собой усилие и сдержала слёзы. Никакого отчаяния! Раз папенька говорит, что придумаем, значит, придумаем!

Гранд-мэтр ТехноМагических Мастерских, князь Делегардов, смотрел на нас с мукой во взгляде. И та же мука слышалась в его голосе:

- В уставе наших Мастерских прописано: только молодые мужчины!

Мне чуть не стало его жалко, до того тоскливое было у него выражение лица. Князь даже вздохнул, протяжно и грустно. Хоть обними и плачь, как говорила наша кухарка.

- И этот пункт выделен особо ещё моим дедом. Выделен как неизменный. Я здесь бессилен. Разве только что-то в этом мире перевернётся...

Князь развёл руками, будто показывая своё бессилие в вопросе переворачивания мира. От этого движения чертёж, почувствовав свободу, тут же свернулся в рулон. Но ладони старого мага ловко и благоговейно, как святыню, расправили бумагу Расправили, снова прижали локтями, а потом едва заметным движением пальцев... погладили. Любовно и ласково погладили мой технический рисунок.

- Премного жаль, - проворчал папенька и решительно вытащил из-под локтей князя мои чертежи и расчёты. Он, видимо, тоже заметил этот жест нежности, столь нехарактерной для мужчины. Нежности по отношению к чертежам. Забавно...

Папенька деловито свернул чертёж, подчёркнуто пренебрегая нежеланием потомственного техномага расставаться с такой ценностью, как чертежи разводного моста. Моей, между прочим, конструкции. И ничего, что папенька его запатентовал на своё имя. Мы-то знаем, кто автор.

Это просто такая страна, времена такие и, конечно, такая жизнь, когда женщина, девушка

- человек второго сорта, и ему не только в обучении техномагии отказано, но даже в получении патента на изобретение. Хорошо, что у меня есть он, мой отец!

Мы с папенькой, не сговариваясь, одинаково холодно раскланялись с князем и вышли. Садясь в бричку, что ожидала нас у ворот Мастерских, папенька ещё раз сжал мою руку и сказал убеждённо: