Посвящаю моей маме, настоящему ученому-патофизиологу

…Но вдалеке, темный в ярком выходе,

стоял некто, тот или иной,

чье лицо было неразличимо.

Стоял и видел,

как на полоске тропы меж лугами

бог посланий молча повернулся,

чтобы следовать за фигурой,

уже идущей обратно,

неуверенно, мягко

и без нетерпенья.

Р.-М. Рильке (Перевод И. Бродского)

Ранним утром ясного устоявшегося лета, когда уже бывает жаль, что бесповоротно отцветает в Москве сирень, но липы тем не менее еще только собираются освятить ароматом бульвары, жители квартир подходят к раскрытым окнам своих домов, к растворенным дверям балконов, вдыхают наполненный ночной влагой воздух и, рассеянно поднося зажигалки к первым утренним сигаретам, потягиваются томно в солнечных лучах и шепчут, обращаясь неизвестно к кому:

— Как хорошо на свете жить-то, Господи!

Потом закрывают окна, захлопывают балконы и уезжают кто куда по разным важным делам.

Собирался в это утро на работу и доктор-офтальмолог Вячеслав Сергеевич Серов. Он стоял в ванной комнате перед прямоугольником зеркала и водил электробритвой по худощавому лицу. Его жена Наталья Нечаева еще спала, уютно свернувшись под одеялом. Вставая, он внимательно посмотрел, не дрогнут ли ее ресницы, но, очевидно, утренний сон был еще более сладким, более желанным, чем его возможные ласки, и поэтому ее ресницы не дрогнули.

В кухне с уютным пофыркиванием струился кофе из верхней, чаши автоматической кофеварки в нижнюю, и тостер собирался выплюнуть ароматный поджаренный хлеб. Вячеслав Сергеевич, закончив бритье, прошел из ванной комнаты на кухню к окну, в мягкий солнечный луч, закурил и покрутил ручку радиоприемника. Раздалось негромкое сиплое бормотание из тех, что мы называем сексуальным, потом появилась музыка, потом откуда-то взялся баритон, говорящий по-французски, создавая эффект присутствия в квартире еще одного мужчины. Вячеславу Сергеевичу показалось, что скрипнула дверь и зашумела в ванной вода, и голос жены будто бы спросил, не остыл ли кофе.

— Что-то ты рано встала сегодня! — выкрикнул он в сторону ванной полувопрос-полуутверждение.

— Забыла тебе вчера сказать, я уезжаю в Санкт-Петербург! — послышалось ему сквозь шум льющихся струй.

— Когда? — Вячеслав Сергеевич не мог скрыть изумления. Еще вчера ни о какой поездке речи не было и в помине.

— Прямо сейчас.

— На самолете? — спросил из-за двери он.

— На машине. Не волнуйся, я не возьму твой «ниссан». Поеду на своей «девятке», ее проще оставлять на улице.

Было слышно, как смолкла вода, и Вячеслав Сергеевич представил, как нащупывает его жена полотенце, висящее на зеркальном змеевике батареи.

— С чего это ты решила ехать? — Он даже забыл про тосты, и они так и остались остывать между металлических решеток.

— На конференцию. Уже давно пригласили сделать доклад, но, как выяснилось, факс где-то затерялся. Хорошо, что выяснилось это не тогда, когда конференция уже закончилась бы. Я решила поехать. Уже несколько лет не была в Питере.

Наташа выпорхнула из ванной, закутанная в розовый махровый халат, и Вячеслав Сергеевич не мог не отметить, что выглядела она в это утро прекрасно.

«Ох, не нравится мне что-то эта неожиданная конференция», — подумал он, но лишние вопросы в их семье с некоторых пор задавать стало не принято, негласное перемирие нарушать никто не хотел, и Вячеслав Сергеевич промолчал. Пока жена собирала сумку и рылась в лекционных бумагах, он без аппетита поел в одиночестве, выпил уже остывший кофе и уехал на работу. За приемом, осмотром и выпиской больных время пролетело незаметно, и когда он вернулся домой, то обнаружил в мусорном ведре только обрывки бумаг, на кухне нетронутую чашку кофе, на кровати валяющийся серебряный кулон в виде распущенного тюльпана, выполненный в технике финифти, и высыпанную из старой коробки из-под обуви кучу магнитофонных кассет.

«Музыку, что ли, будет слушать в дороге?» — удивился Серов. Обычно его жена не любила шума и ездила молча, не разговаривая, не включая приемник, думая о чем-то своем.

— Почему ты всегда молчишь? — как-то спросил он ее.

— Во-первых, не люблю за рулем отвлекаться, а во-вторых, обдумываю планы на будущее, — ответила она.

Сейчас он прошел по квартире, открыл ее платяной шкаф. Взяты были только темный брючный костюм, очевидно, для конференции — он был ей очень к лицу, — свитер, светлые брюки и легкая куртка.

«Она же не сказала, когда вернется!» — подумал он.

На подзеркальнике в прихожей лежали листы бумаги в файловой папке с каким-то отпечатанным текстом. Рассеянно он взял папку в руки. Всмотревшись, вчитался в название. Тихонько присвистнул.

«Да Наташка забыла свой доклад! — еще больше удивился он. — Ну, материал, конечно, она знает и без этих листов, но сам факт… — Серов задумался. Потом решил выбросить эти мысли из головы. — Ну, торопилась почему-либо и забыла, с кем не бывает!» — решил он. Наспех прибравшись в квартире, он вытащил записную книжку и набрал известный ему номер.

— Ма-ри-ноч-ка! — нараспев произнес он. — Не поможешь одинокому мужчине по хозяйству? Я опять одинок, позаброшен… В общем, лишен женской ласки.

Ответ Марины прошелестел ласково, как майский ветерок, как нежные кисти еще не увядшей сирени. И на целый вечер и последовавшую за ним ночь Вячеслав Сергеевич позабыл в жарких и искренних объятиях подруги о своих сомнениях насчет поездки жены.

Автострада М 10 от века соединяет Москву с северной столицей, но водителям бы хотелось, чтобы дорога эта была сделана получше. Местами узкая, всего в две полосы, скучная и равнинная, она не радует путников ни особенной красотой пейзажей, ни хорошим покрытием трассы. Наташа Нечаева двигалась по ней от Москвы в сторону Петербурга со скоростью около ста десяти километров в час, автоматически и без напряжения, привычно управляя своей не новой уже «девяткой». Как было обозначено в паспорте машины, «девятка» ее имела цвет «спелая вишня». Из собственного же паспорта Натальи Нечаевой следовало, что недавно ей исполнилось тридцать восемь лет, была она уроженкой города на Волге. А с черно-белой официальной фотографии, наклеенной на второй странице, внимательно и спокойно светлыми глазами смотрела красивая темноволосая женщина.

Наташа любила свою машину. С места трогалась аккуратно, лишний раз старалась чрезмерно не газовать, чтобы не забросило свечи, наблюдала за показаниями тахометра, отслеживая количество оборотов в минуту, а тормозить предпочитала двигателем, плавно подкатывая в потоке других машин на запрещающий сигнал светофора. Визг тормозов неприятно резал ей слух, и те, кто предпочитал постоянно тормозить таким способом, как водители у нее успехом не пользовались.