Такое действительно может видеть только бог – через дырку оставленного в человеческом сознании служебного люка.

В. Пелевин. Batman Apollo

© Головачёв В. В., 2014

Август выдался душным и жарким, почти без дождей. Вездесущая пыль проникала в дома и машины, скрипела на зубах, и даже в новом здании аэропорта, оборудованном кондиционерами, пахло пылью и нагретым асфальтом.

Гордеев с удовольствием выпил ледяной минералки в буфете, послонялся по залу аэропорта, потом объявили начало регистрации на рейс, и он в числе первых пассажиров подошёл к стойке. С любопытством глянул на двух парней-инвалидов, подошедших следом. У обоих не было ноги до колена: у светловолосого правой, у шатена – левой, – и оба опирались на короткие костыли. Тем не менее парни выглядели спортивно, легко несли большие сумки и не стеснялись людских взглядов.

Через минуту, послушав их разговоры, Гордеев понял, что они и в самом деле спортсмены, члены сборной команды Томской губернии по футболу среди инвалидов. С завистью подумав о таком ярком проявлении жизненной силы, он почувствовал уважение к этим ребятам. Пройдя контроль, Гордеев с небольшой сумкой через плечо вошёл в зал ожидания. Снова увидел инвалидов, присевших за столик в небольшом кафе: они пили чай.

В этот момент в зал, пройдя регистрацию, ввалилась шумная компания парней и девиц, явно подогретых алкоголем. Вели они себя нагло, не обращая внимания на окружающих, изъяснялись на языке, который трудно было назвать русским, матерились, целовались, хохотали, и Гордеев со вздохом подумал, что, несмотря на технический прогресс и рост благосостояния народа, о чём наперебой сообщали газеты, ростом морали и воспитания отечественный социум не отмечен.

Компания не уместилась за столиками кафе. Тогда один из самых громогласных её участников, вероятно, вожак, вдруг подошёл к инвалидам и развязно бросил:

– Эй, мужики, ослобоните места, мы тут с утра заняли.

Спутники верзилы заржали.

– В самолёте насидитесь, – добавил он с ухмылкой.

Инвалиды переглянулись.

– Допьём чай и уйдём, – тихо сказал один из них, светловолосый.

– Чай можете допить и стоя, – хмыкнул верзила. – У вас ещё осталось по одной ноге.

«Человек – звучит гордо, но выглядит отвратительно», – вспомнил Гордеев.

Он встал, подошёл к веселящейся компании.

– Не трогайте их.

Верзила оглянулся.

– А это ишо хто нарисовался? Давно не били, папаша?

Гордеев сделал стремительный и точный выпад пальцем в шею верзилы – никто этого практически не заметил, – посмотрел на севшего на корточки, осоловевшего парня.

– Человек человеку – друг, товарищ и брат. Понял, сволочь? – Гордеев оглядел притихших, не понявших, что произошло, спутников верзилы. – Вызвать милицию или подружимся?

Парни зашумели, сообразив, что мужик в возрасте, не выглядевший крутым, проявил неожиданное умение, подхватили своего вожака, усадили на стул, захлопотали вокруг, поглядывая на Гордеева с опаской и уважением.

– Спасибо, – сказал светловолосый инвалид, сохраняя свой застенчиво-независимый вид. – Вряд ли они начали бы сгонять нас силой.

– Терпеть ненавижу хамов! – угрюмо проговорил Гордеев, возвращаясь на место и анализируя свой поступок. Обычно он ни в какие разборки на виду у людей не вмешивался, и что вдруг на него нашло, понять не мог.

Поймал взгляд парня-инвалида. Насторожился.

Взгляд этот был странно оценивающим и насмешливым, будто инвалид знал нечто такое, что было скрыто от самого Гордеева. Так мог бы смотреть профи спецназа, прошедший хорошую жизненную школу и готовый к выполнению задания. Мешала воспринимать парня спецназовцем только его явная некомбатантность, отсутствие правой ноги.

Гордеев бросил на парочку более внимательный взгляд.

Сердце защемило.

Они были слишком тихими и выглядели незащищёнными, чтобы представлять собой спецназ. Либо, наоборот, когда-то и в самом деле служили в строю, пока не получили инвалидность во время одной из боевых операций. Таких Гордеев жалел, так как сам был ветераном армейского «Барса».

Объявили посадку в самолёт. Оглядываясь на шумную компанию в кафе, пассажиры потянулись к выходу на посадку.

У Гордеева прожужжал мобильный. Он отошёл в сторонку, поднёс к уху изящную трубочку смартфона.

– Петрович, – раздался в трубке задыхающийся голос, – меня пытаются… – Возня, сдавленный мат. – Уходи, Петрович! Тебя тоже на…

В трубке захрипело, издалека прилетел странный квакающий звук, тихий вскрик, и всё стихло.

– Кто говорит?! – с запозданием спросил Гордеев, внезапно соображая, что квакающий звук – это выстрел.

Подержал трубку возле уха, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос. Вспомнил: ему звонил Саша Веничко, бывший старлей бывшей опергруппы «Альфа», с которым он участвовал в последней операции. Что он хотел сказать этим: «Тебя тоже на…»? Найдут? Кто?

– Пассажир, заходите в самолёт, – сказала дежурная по посадке.

Гордеев очнулся, спрятал мобильник, поднялся по трапу последним. А в самолёте ему показалось, что на него сквозь прорезь прицела глянула сама Смерть.

Не показав, однако, виду, что заметил оценивающие взгляды (снова инвалиды-спортсмены, и чем же он их так заинтересовал?), Гордеев занял своё место, посидел в расслабленной позе, прислушиваясь к предполётной суете бортпроводниц, потом взялся за трубку мобильного.

На первый звонок никто не откликнулся. Зато ответили на второй:

– Слушаю, Петрович.

– Солома, – заговорил Гордеев так, чтобы его никто не услышал, – мне только что позвонил Веник…

– Он и мне вчера звонил, утверждал, что за ним следят.

– Похоже, его накрыли.

Пауза.

– Кто?

– Не знаю. Урмас молчит. Обзвони всех наших и будь осторожен.

– Хорошо.

Гордеев откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.

Вспомнилась последняя операция, в которой ему предложили участвовать в качестве командира группы. А задание выдал не кто иной, как сам Бугор, то есть генерал Чернавский, начальник Управления спецопераций Службы разведки Минобороны. Несколько лет назад Гордеев и сам служил в Управлении, дошёл до полковника, но вынужден был уйти на покой, получив ранение.

«На покой…»

Гордеев усмехнулся. Как оказалось, покой таким, как он, и в самом деле только снится.

– Есть дело, Иван Петрович, – сказал Чернавский; он пригласил полковника к себе на дачу, расположенную в двадцати километрах от Москвы. – Знаю, что ты списан вчистую, но только ты способен его провернуть.