ДНЕВНИК БАРОНА ГОТФРИДА ВАН СВИТЕНА

Из письма ко мне пианиста К.

«Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта. Люди искусства склонны к завышенной самооценке... Если попросить любого из нас чистосердечно ответить на вопрос „Кто самый-самый?“ – почти каждый ответит – „Я!“

Сальери был такой же эгоцентрик, как все мы. Тем более что, в отличие от нас, он имел все основания считать себя первым. Его превосходство было закреплено уже в его титуле: Первый Капельмейстер империи... Его обожали – и публика, и двор. Его признала Европа. Его опера «Тарар» шла при переполненных залах. А поставленный следом моцартовский «Дон Жуан» – провалился. И т. д. Неужели этот самовлюбленный музыкант, да к тому же итальянец... а музыка тогда считалась профессией итальянцев... мог признать первым какого-то неудачника и к тому же немца – Моцарта?.. Да еще настолько позавидовать ему – что отравить? Слухи об отравлении были после смерти Моцарта. Но только безумец мог их связывать с Сальери! Недаром сын Моцарта после смерти отца стал учеником Сальери.

Вы скажете: «Но, говорят, через четверть века после смерти Моцарта сам Сальери признался священнику, что отравил Моцарта. После чего сошел сума. И попытался перерезать себе горло».

Если даже поверить в эти слухи, то все происходило совершенно наоборот: Сальери сначала сошел сума, а потом уже объявил, что отравил Моцарта. Позвольте процитировать то, что писала тогда венская газета: «Нашему многоуважаемому Сальери никак не удается умереть. Его тело подвержено всем старческим слабостям. Разум покинул его. Говорят, даже в бреду больного воображения он винит себя в преждевременной смерти Моцарта. В этот вымысел не верит никто, кроме самого больного старика...» Кстати, в разговорных тетрадях Бетховена записано обо всем этом: «Пустая болтовня»...

Но в биографии Моцарта был очень странный поворот. Некое стремительное, таинственное падение его карьеры. В1785 году публика его обожает, и вдруг... все от него отворачиваются... Это был век коварных интриг. Вспомним сюжет «Свадьбы Фигаро».

Так что вы поймете, что я почувствовал, когда нашел эту рукопись...»

Все началось в старой московской квартире. Было за полночь, когда старик К. – знаменитый пианист, друг Шостаковича и ученик Прокофьева – сел к роялю.

– Сейчас без четверти час, 5 декабря. Именно в это время 5 декабря1791 года в Вене умер Моцарт. Я всегда отмечаю эту дату.

Но он не заиграл. Он молча сидел за роялем, потом сказал:

– Одна из таких годовщин стоила мне нескольких лет жизни. Естественно, посыпались вопросы.

– Пожилые люди еще помнят, – начал К. – те удивительные времена, когда в Ленинграде за гроши можно было купить фантастические ценности, награбленные в дни революции из петербургских дворцов. Именно так я приобрел в обычном букинистическом магазине две большие тетради в великолепных обложках красного сафьяна с пожелтевшей от времени бумагой, исписанной бисерным почерком. Рукопись была на немецком. Ее заглавие могло свести с ума любого почитателя Моцарта: «Подлинные размышления барона Готфрида Бернхарда ван Свитена»... Да, да, того самого барона ван Свитена!

Это была загадочная рукопись! В ней было множество фактических ошибок. И в то же время с совершеннейшей точностью цитировались бесчисленные письма Моцарта... Причем и те, которые опубликованы только нынче, только совсем недавно... Я мог часами говорить об этой рукописи, и я рассказывал тогда о ней многим... Но, видимо, слишком многим...

Вскоре я был арестован по совершенно невероятному обвинению... Причем взяли меня знаменательной ночью 5 декабря! Возможно, это был чей-то висельный юмор. Вместе со мной забрали и рукопись... Сразу после смерти Сталина меня освободили... Но рукопись исчезла!.. Мне сказали, что, скорее всего, ее забрал сам Берия... Он был страстный любитель подобных вещей... Возможно, она и была истинной причиной моего ареста... Я много ходил по инстанциям, писал письма – тщетно. И теперь, когда я совсем отчаялся, я дерзнул... Я пытаюсь по памяти восстанавливать текст... И, клянусь, «тень исчезнувшего начинает являться из-под жалкого пера».

Уже уходя, К. обещал показать мне «результаты дерзкой самонадеянности»... Он знал, что я давно пишу книгу о Моцарте.

К. умер через год, и – пусть это не покажется вымыслом – умер 5 декабря 1989 года. И вскоре его вдова переслала мне запечатанный конверт, на котором рукой К. была написана моя фамилия. В конверте была небольшая рукопись с неуклюжим названием «Моцарт – каким он был». В рукопись была вложена биографическая справка, написанная от руки: «Барон Готфрид ван Свитен (род. в 1734 г. в Голландии). Впоследствии переехал с отцом в Вену. Отец – лейб-медик при дворе Марии Терезии – имел огромное влияние на императрицу. Готфрид стал дипломатом, он был послом при многих европейских дворах. Но прославился не только на дипломатическом поприще. Он был великим знатоком музыки. И даже пытался сам сочинять. Автор

двенадцати плохих симфоний. Был другом и покровителем Моцарта. На его деньги Моцарт и был похоронен в могиле для бедных на кладбище Санкт-Маркс».

Далее шел текст, дурно отпечатанный на машинке:

«Я, барон Готфрид Бернхард ван Свитен, закончил эту рукопись 5 декабря 1801 года, через десять лет после смерти Вольфганга Амадея Моцарта, императорского придворного композитора, счастливо развившего свой природный талант и достигшего величайшего мастерства в музыке.

Привожу здесь отрывки из моего Дневника с моими размышлениями о событиях, коим я был свидетель».

ИЗ ДНЕВНИКА 5 декабря 1791 года

Всю сегодняшнюю ночь я спал. Ночью скончался Моцарт. Его жена Констанца послала за мной служанку, и в три часа пополудни я приехал в его дом на Раухен – штейнгассе в малом доме Кайзера, номер 970. Это была его последняя квартира. Хочу отметить – за свою жизнь в Вене господин Моцарт одиннадцать раз менял жилье.

Моцарт лежал на кровати, я постоял над ним. Его маленькое, столь подвижное тело наконец-то успокоилось. Изящные руки, которыми он вечно что-нибудь вертел – трость, цепочку от часов, – неподвижны. Густые светлые волосы... единственное, что было красивого в его внешности... освободились от парика. Глаза закрыты, эти блеклые, водянистые глаза... которые загорались восхитительным огнем, когда сей маленький человечек садился к роялю. У него странные уши – без мочек Широкий лоб покато уходит назад, еще более заострившийся после смерти нос продолжает линию лба, отделяясь лишь небольшим углублением... Птица, птица... Слабо развитый подбородок закрыт повязкой. Рядом на столике – только что снятая с умершего гипсовая маска... Ее снял мой друг граф Деим – владелец галереи восковых фигур... Он, видимо, надумал сделать фигуру Моцарта для своей коллекции.

Вскоре из соседней комнаты появилась госпожа Констанца Моцарт. О, этот мир и вправду театр... Господин Моцарт, столь любивший театр, был бы доволен разыгранной нами сценой. Привожу ее целиком: