– Держись, парень! Держись! – бормотал Роуэн, в то время как волны с невероятной силой обрушивались на корабль, заставляя палубу ходить ходуном.

Казалось, веревка вот-вот выскользнет из рук, но Роуэну все же удалось обвязать ее вокруг пояса. Он бросился вперед. Затягивать узел крепче было некогда. Это произойдет само собой, когда веревка натянется под весом его тела. А если нет… ему придется умереть.

Роуэн покатился кувырком по круто накренившейся палубе. Привязанная к основанию сломанной мачты веревка рывком остановила его у самого борта.

– Хватай меня за руку, Эльрик!

– Господин… – Рев моря заглушал слова юноши. – Я не могу.

– Можешь! – прохрипел Роуэн, протягивая ладонь пятнадцатилетнему оруженосцу.

Он, Роуэн Даремский, сын богатого графа и в то же время бедный рыцарь Христа и Храма Соломона, позаботится о том, чтобы его подопечный пережил и эту, последнюю, битву с разъяренным Северным морем. Неужели после стольких лет совместной борьбы на Святой земле их настигнет такая бесславная смерть? По дороге домой! Роуэн сказал себе, что не допустит этого.

– Можешь! – снова крикнул он, на этот раз тише, но настойчивее.

Про себя крестоносец молил Бога не быть столь жестоким.

Мокрые пряди волос облепили худое лицо Эльрика. И без того большие глаза расширились от смертельного ужаса. Такой взгляд Роуэну уже не раз доводилось видеть в битве, когда воин понимал, что противник сильнее и ему не спастись.

– Руку! Всего лишь дай мне руку, Эльрик!

Роуэну не хватало буквально пары дюймов, чтобы дотянуться до пальцев Эльрика, вцепившихся в обломок доски. Острый край впивался в ладонь оруженосца, рассекая кожу. Кровь смешивалась с бурлящей морской водой. Другой рукой Эльрик держался за канат, грозивший в любую секунду оборваться. Ледяная вода не давала юноше собраться с силами. Его губы давно посинели, а лицо было белее мела, из-за чего глаза казались еще более темными. Юноша был похож скорее на призрак, чем на живого человека.

Если бы только проклятый корабль хоть немного выпрямился! Вокруг бушевал шторм, но «Мартин Турский» оставался почти недвижимым. Незадолго до этого корабль наскочил на скалы (удар был таким сильным, что Роуэну показалось, будто его внутренности вот-вот разорвутся) и, накренившись, застрял между ними. Где-то позади, вернее наверху, команда торгового судна также вела борьбу за жизнь, но Роуэн об этом почти не думал.

Он попытался вытянуться еще сильнее и почти прикоснулся к кончикам пальцев юноши.

– Эльрик, проклятый глупец, ты будешь гореть в аду, если не протянешь мне свою чертову руку! Руку, Эльрик! Живо!

Оруженосец внезапно улыбнулся, и его лицо приняло добродушно-укоризненное выражение – Роуэну уже приходилось видеть его, и, верно, не менее тысячи раз. Но сейчас эта знакомая улыбка повергла тамплиера в ужас.

– Господин, капеллан Хьюард советовал вам не ругаться, если вы не хотите попасть в ад.

Пальцы Эльрика разжались и скользнули по дереву. Нет, он не пытался ухватиться за руку Роуэна: у юноши просто кончились силы.

Там, где только что была голова оруженосца, теперь виднелась лишь бурлящая белая пена.

– Нет! – закричал Роуэн. – Эльрик, нет! Нет!

Время остановилось. Роуэн больше не слышал дикого рева взбесившихся волн. Он не мог оторвать глаз от места, где только что видел Эльрика. С глупой надеждой Роуэн ждал, что юноша вынырнет. Но время шло, и он понял: этого не произойдет.

Говорят, незадолго до смерти перед глазами проносится вся жизнь… Роуэн вспомнил тот далекий день, когда Эльрик, улыбчивый, озорной мальчишка, поступил к нему на службу… и как ответственность тяжелым грузом легла на его узенькие плечи, когда оруженосцу пришлось отправиться за своим господином в Палестину. Там улыбка все реже и реже озаряла лицо юноши. Вместо нее проступали немое отчаяние и страх – в последний раз это произошло, когда мусульмане окружили их на пылающих полях под Хаттином… А теперь от Эльрика ничего не осталось. Ничего, что бы Роуэн мог отвезти его родителям…

Проклятье!

Спустя какое-то время Роуэн услышал голос, заставивший его повернуться и начать карабкаться по накренившейся палубе наверх, туда, где связанные сундуки и бочки вместе с упавшим парусом образовывали нечто, за что можно было ухватиться. Тамплиер медленно, пядь за пядью, поднимался по веревке. Его мысли бушевали не меньше, чем буря вокруг. Почему Бог наказал юного Эльрика, а не его? Потому что жить дальше – еще большее наказание для него?

Жерар, окликнувший Роуэна французский торговец, обхватил полными руками бочку с хорошим франкским вином и молился. Больше тамплиер никого не видел – лишь неясные тени среди пены и летящих во все стороны брызг. Волны одна за другой бились о корпус корабля, секли Роуэна по лицу больнее, чем град, и смывали с него горячие слезы. Нужно было позаботиться о себе. С этой мыслью Роуэн обвязал прикрепленную к обломку мачты веревку еще и вокруг одной из бочек. «Теперь следует помолиться», – сказал он себе, но в голову ему не шла ни одна молитва. Наверное, ему помогли бы четки, но Роуэн давно их потерял. Мысли об Эльрике не давали ему покоя. Прошло еще какое-то время, и буря начала постепенно стихать.

– Не зря я назвал корабль именем святого – заступника всех купцов! – В смехе Жерара было что-то безумное. – Почти весь мой товар испорчен. Я разорен. Но мы, по крайней мере, живы.

Роуэн оглянулся в поисках уцелевших. Двое матросов держались за вставшие дыбом доски. Один из нанятых Жераром людей уцепился за такелаж обрушившейся мачты. Рядом с ним был еще один крестоносец, который в Палестине находился под командованием Роуэна.

Шесть душ пережили эту бурю, десять оказались за бортом. Роуэн развязал веревку и вскарабкался на верхнюю часть палубы, чтобы окинуть взглядом море. Левой рукой тамплиер держался за поручень; правая привычным движением нащупала на мокрой коже штанов пояс с висевшими на нем ножами. Остальное оружие и доспехи Роуэна сейчас, вероятно, покоились на морском дне. Но хотя бы ножи – для хлеба, охотничий и боевой – остались при нем.

Скользя взглядом по белым барашкам успокаивающихся волн, Роуэн пытался прогнать из головы мысли об Эльрике и о других погибших. Размышлять о том, было ли ошибкой отправляться домой в начале весны, тоже не имело смысла. Прошлого не изменишь. Зиму они провели в жалком прибежище на французском побережье; ждать дальше не было сил…