А. Брайяр

Плохая девочка

1

Грейс

Я стояла перед воротами монастыря Серебряного Креста. Высокие черные ворота из кованого железа, которые поднимались высоко в воздух. Темно-зеленые виноградные лозы обвивались вокруг шипов на вершине.

Встав на цыпочки, я нажала кнопку звонка на темной кирпичной стене и терпеливо ждала.

У меня не было намерения приходить сюда. В этот монастырь у черта на куличках, но мои родители переживали развод и были слишком поглощены своими собственными проблемами, чтобы впутывать меня в этот процесс. Поэтому они отправили меня сюда, чтобы я осталась с ним. Мой дядя. Я не видела его много лет, потому что он ни разу не покидал это место, но он согласился приютить меня на месяц.

Или, ну, сколько бы времени ни потребовалось моим родителям на этот их процесс.

Я не была уверена в наряде, поэтому остановилась на черном платье, которое надевала на похороны своей бабушки. Оно едва доходило мне до колен, и хотя в некоторых местах оно щипало кожу, потому что было слишком узким, это была единственная приличная вещь, которую я смогла найти на сегодня.

Как раз в тот момент, когда я собиралась снова нажать на кнопку звонка, я увидела, как открылась огромная черная дверь, а затем он вышел и направился к воротам. Я сразу узнала его по тому, как развевались на легком ветерке его длинные густые черные волосы, по бледной коже и шраму, пересекавшему шею. Это был красный, уродливый на вид шрам, который всегда пугал меня, когда я была маленькой девочкой. Мой дядя, Адам Блэквуд. Отшельник и человек Божий. Он принес присягу церкви много лет назад, и с тех пор мы редко его видели.

Он добрался до ворот и начал отпирать цепи, и даже из-за ворот он пугал меня своим гигантским телосложением. Все в нем было темным и опасным, и это были не те добрые слова, которые обычно употребляют для описания священника. Он был высоким, у него были огромные руки, он никогда не улыбался и никогда не смотрел в глаза. Даже сейчас, когда я стояла перед ним, он отказывался смотреть мне в глаза, и я не была уверена почему. Он был необычным человеком, который просто никуда не вписывался, так что я предположила, что отчасти понимаю, почему он заперся здесь в полном одиночестве, в монастыре, вдали от общества и их любопытных глаз.

Когда он распахнул калитку, у меня внезапно не нашлось слов. Я не знала, что именно сказать.

— Ты собираешься войти? — спросил он таким глубоким голосом, что у меня по спине пробежала дрожь. Его полные губы были сжаты в неприятную тонкую линию. Он уже был зол на меня. Отлично!

— О-да, я… — я замолчала, подтаскивая свой чемодан вперед, все еще очень неуверенная в своих словах и в том, что я хотела сказать.

Адам потянулся вперед, его высокая фигура почти прижалась ко мне, когда он взял у меня чемодан. Его прохладные пальцы коснулись моих, и я уловила легкий аромат пряного одеколона и старых книг. Я везде узнавала запах старых книг, потому что за эти годы столько раз зарывалась в них.

Он был в белой растрепанной рубашке и черных брюках, и первый ряд пуговиц был расстегнут. Я пойбыла себя на том, что бесцеремонно пялюсь на его выпирающий кадык, а затем на красный шрам, пересекавший всю его грудь. Это был старый шрам. На мгновение я задалась вопросом, откуда он его взял. Мои родители редко говорили о моем дяде и, казалось, предпочитали, чтобы все оставалось по-прежнему, так что я сама почти ничего о нем не знала. В конце концов мне удалось оторвать взгляд от его груди.

Адаму удалось с легкостью поднять сумку и одновременно закрыть калитку, как только я прошла мимо него. Я подождала, пока он закончит, а затем последовала за ним в здание. Я не была уверен, как назвать здание в монашеском стиле. Оно было полностью сделано из чего-то, что казалось темно-серым камнем, и имело черный шпиль из кованого железа на вершине единственной башни. По словам моих родителей, когда они уговаривали меня приехать сюда, он, конечно, больше не использовался как монастырь. Это был монастырь нашей семьи, и тогда я предположила, что на самом деле никто больше не хотел этого, кроме моего дяди. Я решила называть это место своим домом. По крайней мере, на какое-то время это был мой дом.

Я вошла внутрь, прямо за Адамом, и обнаружила, что стою в помещении, которое, вероятно, когда-то использовалось как церковь. За исключением того, что сейчас там не было скамей, и нечего было ожидать от темных деревянных полов в пятнах и большого белого креста Иисуса Христа прямо впереди, над подиумом.

— Комнаты здесь. Глубокий голос Адама нарушил тишину, и я повернулась, чтобы последовать за ним по узкому проходу, а затем вверх по каменной винтовой лестнице. Это вызывало у меня чувство клаустрофобии все время, пока я поднималась по лестнице, поэтому, когда я добралась до верха, я глубоко вздохнула и посмотрела, как Адам продолжает идти дальше без меня. Боже, он был таким молчаливым. Я не могла себе представить, на что это было бы похоже, если бы это было надолго. Я бы, конечно, умерла от скуки. Если бы мои родители так сильно хотели, чтобы я ушла, они с таким же успехом могли бы запереть меня в подвале нашего дома. Он определенно был достаточно большим. Но здесь совсем одна и не с кем поговорить? Я не была так уверена, что смогу справиться здесь самостоятельно.

Я последовала за ним по пятам, и вскоре мы оказались в конце коридора прямо перед последней дверью.

— Ты можешь занять любую комнату, которая тебе понравится, но я бы предпочел, чтобы ты воспользовалась этой, — сказал он. — Эта гораздо ближе к моей.

— Есть ли какая-нибудь причина, по которой у меня должна быть именно эта комната? Я спросила.

Адам толкнул дверь, и я вошла внутрь вместе с ним.

— Чтобы тебе не было страшно по ночам. Его голос был таким тихим, что я едва расслышала его.

— Я не так быстро пугаюсь, — сказала я, когда он оставил мой чемодан у подножия кровати с балдахином.

Адам промолчал и снова двинулся к дверному проему, поэтому я повернулась, чтобы бросить на него последний взгляд, и