1

Виктор проснулся еще до того, как ударил колокол на башне, — то есть до условного рассвета. За окном — привычный серый полумрак. Ни дня, ни ночи. Предметы едва различимы и лишены даже намека на цвет, как будто изображение перевели в черно-белый режим.

В первый момент Виктор подумал, что спал у себя дома, в обветшалом особняке, когда-то принадлежавшем писателю Хомушкину. Но вместо узорных деревянных панелей на потолке увидел каменную, подернутую сероватым налетом кладку и сразу вспомнил, что он остался в Диком мире до весны. Сейчас он в крепости, числится помощником у хозяина и накануне вечером поссорился с Хьюго. Нет, не так. Поссорился — слишком мягкое слово. Они сцепились, едва не прикончили друг друга, и Виктор прострелил начальнику охраны ногу.

Утром вчерашняя ссора показалось нелепой, подстроенной. Неизбежно возникал вопрос — кем?

«Сегодня меня изгонят, — думал Виктор, одеваясь. — Возможно, под благовидным предлогом. Дадут поручение, ушлют в мортал. Или отправят в замок в распоряжение герцогини. Бурлаков понимает: если оставить меня в крепости, это плохо кончится. Либо я прикончу Хьюго, либо охранник выпустит из меня кишки».

Освещая себе дорогу вечным фонарем (светильники на ночь в коридорах выключали), Виктор спустился на первый этаж. С кухни тянуло свежеиспеченным хлебом. Одуряющий, почти забытый аромат. Виктор проглотил слюну.

Он шел не торопясь. Шаги отдавались под сводами. Но кроме эха слышался невнятный шорох. Кто-то крался, почти бесшумно, но только — почти. Виктор обернулся, рванул из кобуры пистолет. Но недостаточно быстро: в грудь ему уперся чужой ствол.

— Тихо, — сказал преследователь. — Свои.

— Каланжо? — Виктор перевел дыхание. Кружок света от вечного фонаря обозначил коренастую фигуру. — Что ты делаешь? Шпионишь? В чью пользу?

— Просто иду следом, охраняю тебя, дурака.

— Зачем? — Виктор спрятал «беретту». Каланжо последовал его примеру и убрал свой пистолет.

— После вчерашнего милого разговора с господином Хьюго охрана тебе не повредит.

— Я иду в госпиталь. Хочешь туда вернуться?

— Не стремлюсь. Передай от меня привет Терри. Я подожду где-нибудь поблизости.

Каланжо приоткрыл ближайшую дверь и исчез.

2

Терри уже поднялась, чтобы приготовить раненых для новой экспедиции в мортал — тех, кто не успел излечиться во время первой поездки. Ей помогала Тая. В синем свете кварцевой лампы хрупкая девушка еще больше походила на эльфа. Виктор заметил голубые тени у нее на веках, на губах — бледного оттенка помаду. Хочет кому-то понравиться.

— Что случилось, Виктор Павлович? — забеспокоилась Тая. — Вам нужна помощь?

— Просто необходима. Таблетка аспирина и один поцелуй.

— Если вы явились просто потрепаться, мсье Ланьер, то забирайте аспирин и не мешайте работать, — не очень вежливо ответила Терри за девушку.

— Хьюго был у тебя? — спросил Виктор. — Просил заштопать?

— Каланжо полчаса назад спрашивал о том же, теперь ты пожаловал. Сплетни распространяются быстро. Хочешь узнать, что произошло?

— Официальное заявление? Можешь озвучить.

— Он чистил пистолет и по неосторожности прострелил себе ногу.

— Тебе его рассказ не показался странным? — Ланьер усмехнулся.

— Тебя это не касается, — отрезала Терри.

Похоже, она не собиралась относиться к нему уважительно, как ко второму или хотя бы третьему человеку в крепости.

— А я, напротив, уверен, что касается. Причем не только меня, но и всех нас. Повезешь беднягу лечиться в мортал?

— Нет. Хьюго отказался: он никогда не покидает крепость.

— В крепости раны плохо заживают, — напомнил Виктор. — Простой порез может кровоточить до весны.

— Это его дело, — отрезала Терри.

«Бам», — ударил колокол на башне. Утро. Включились электрические лампы в коридорах, захлопали двери. Во дворе послышались голоса: обитатели крепости спешили к колодцу.

— Еще один вопрос, последний. Ты на моей стороне? — спросил Виктор.

— Я — врач, — услышал ответ.

«Черт, не нравится мне игра в нейтралитет. Нельзя любить всех, если ты не Бог. Впрочем, как показывает история, Всемогущий готов пролить свою милость далеко не на каждого!»

3

Утро — это когда бьет колокол. И все «крепостные» (дурацкое слово, но, если вдуматься, отражает суть вещей) торопятся заглянуть на кухню.

Там пахнет хлебом и кофе, полно народу.

Но до кухни Виктор так и не добрался: Том перехватил по дороге.

— Господин Ланьер, вас хочет видеть генерал у себя в кабинете. Срочно.

«Ага! — мысленно воскликнул Виктор. — Хьюго уже нажаловался!»

Ланьер полагал, что начальник охраны тоже будет присутствовать при разговоре, но ошибся — генерал был у себя в кабинете один.

Комната эта совершенно не походила на обиталище командира. Небольшая, тесно заставленная, она скорее напоминала жилище интеллектуала-отшельника, который любит уют, книги и одиночество. У окна помещался дубовый стол необъятных размеров, на столе несколько толстенных книг, лист бумаги, пара ручек — и все. Два деревянных кресла были укрыты пушистыми пледами, чтобы укутаться в холод. Стену украшал гобелен. Нигде ни одной карты; ни единого намека на то, что это кабинет хозяина крепости, что крепость обороняют, что идет война.

За дверью тихо позвякивали серебряные колокольцы: это бессмертники, постоянные обитатели крепости, проходили по коридору.

— Садитесь, Виктор Павлович, — Бурлаков указал на кресло. — У нас серьезные проблемы.

— Что стряслось? На нас снова напали?

— Нет-нет, ничего подобного, — Бурлаков улыбнулся. — Дело в другом: как всегда зимой у нас недостаток припасов. Обычно этими вопросами занимался герцог. У него даже свой отряд был создан. Но герцог ушел за врата.

— Вместе с отрядом?

— Вам его люди не подойдут. К тому же они остались охранять владения герцога. Наберите себе помощников из новичков. Я дам вам проводника, который знает здесь все дороги — даже в мортале.

— Кого именно?

— Рафаэля Ланьера.

— Братец? Он же мальчишка. Какой из него проводник по Дикому миру? Приманкой для медведей служить?

— Ему двадцать три года, — сказал Бурлаков совершенно серьезно. — И Рафу незачем сидеть в крепости — парню давно пора подрасти. Раф знает, где искать брошенные припасы или временные склады. Он многое знает, но его не воспринимают всерьез. Это его недостаток и одновременно — преимущество.