Перевод с итальянского Владимира Петрова

Окруженная полями, старая усадьба Мату Ружу выглядела слепой — и как бы изваянной из черного мрамора в лучах заката. Единственное пятно на безукоризненной глади равнины.

Четыре человека подъехали к усадьбе на старом «мерседесе». Дорога была пыльной и ухабистой — обычная проселочная дорога. Мануэль Рока увидел их через окно.

Он подошел к окну ближе. Сперва перед ним предстало облако пыли над кукурузным полем. Затем донесся звук мотора. Ни у кого больше в этих краях — Мануэль Рока знал — не было машины. «Мерседес» показался вдали и исчез за дубовой аллеей. Больше Мануэль Рока туда не смотрел.

Он повернулся к столу и положил ладонь на голову дочери.

— Вставай, — сказал он ей. Потом достал из кармана ключ, бросил его на стол и кивнул головой сыну.

— Сейчас, — отозвался сын. Оба они были детьми, еще детьми.

У моста через ручей старый «мерседес» свернул с дороги, ведущей к усадьбе, и направился в сторону поместья Альваресов, будто бы удаляясь от Мату Ружу. Четверо в машине хранили молчание. На водителе было что-то вроде военной формы. На сидевшем рядом — куртка кремового цвета. Выглаженная. Он курил французскую сигарету. Не так быстро, — приказал он.

Мануэль Рока услышал, как машина удаляется к Альваресам. Кого они хотят надуть? Сын возвратился в комнату: одно ружье в руке, другое — под мышкой.

— Положи их, — сказал Рока. Потом обернулся к дочери. — Иди сюда, Нина. Не бойся. Иди ко мне.

Элегантно одетый человек загасил сигарету о приборную доску «мерседеса» и приказал водителю остановиться. Вот здесь, и заглуши к чертям эту тарахтелку. Он услышал скрип ручного тормоза: будто размоталась цепь колодезного ведра. Потом — ни звука. Местность вокруг, казалось, потонула в нерушимом спокойствии.

— Давайте прямо туда, иначе мы дадим ему время сбежать, — предложил один из сидящих сзади. В руке он держал пистолет. Совсем еще мальчишка. Звали его Тито.

— Не сбежит, — возразил элегантно одетый. — Он уже достаточно набегался. Пошли.

Мануэль Рока отодвинул корзины с фруктами, нагнулся, поднял крышку люка и окинул взглядом подвал. По размерам он скорее мог считаться большой ямой и напоминал звериную нору.

— Слушай меня, Нина. Сейчас сюда придут люди, и я не хочу, чтобы они тебя видели. Ты спрячешься здесь, лучше всего спрятаться и подождать, пока они не уйдут. Поняла?

— Да.

— Ты должна сидеть тихо, вот и все.

— Что бы ни случилось, ты не выходишь, не двигаешься, просто сидишь тихо и ждешь.

— …

— Все будет хорошо.

— Да.

— Слушай меня. Может быть, мне придется отправиться вместе с этими сеньорами. Ты не выходишь, пока брат не заберет тебя, поняла? Или пока ты не поймешь, что в доме никого нет и все закончилось.

— Да.

— Жди, пока в доме не останется никого.

— …

— Не бойся, Нина. Ничего плохого с тобой не случится. С тобой все хорошо?

— Да.

— Поцелуй меня.

Девочка коснулась губами отцовского лба. Отец провел рукой по ее волосам.

— Все будет хорошо, Нина.

Он не двигался с места, словно ему нужно было еще что-то сказать или сделать.

— Я хотел, чтобы все было по-другому.

Сказал он.

— Помни всегда: я хотел, чтобы все было по-другому.

Девочка бессознательно пыталась отыскать в глазах отца то, что помогло бы ей понять происходящее. Но не нашла ничего. Отец наклонился и поцеловал ее в губы.

— А теперь иди, Нина. Полезай туда, вниз.

Она скользнула в люк. Земля была жесткой и сухой. Девочка легла на нее.

— Подожди. Держи вот это.

Отец дал ей одеяло. Нина расстелила его и растянулась сверху.

Она слышала, как отец говорил ей что-то. Потом крышка люка опустилась. Девочка закрыла глаза, снова открыла. Доски пола пропускали полосы света. Слышен был голос отца, не прекращавшего говорить. Слышен был шорох передвигаемых корзин. В подвале стало темнее. Отец о чем-то спросил. Девочка ответила. Она лежала на боку. Согнув ноги в коленях, она лежала, свернувшись клубком, будто в постели, готовясь ко сну и к сновидениям. Отец сказал что-то еще, с нежностью, приблизив лицо к доскам. Затем раздался выстрел и звон стекла, разлетевшегося на тысячи осколков.

— РОКА!… ВЫХОДИ, РОКА! НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА, ВЫХОДИ.

Мануэль Рока посмотрел на сына. Пополз к нему, стараясь не подставить себя под выстрелы. Протянул руку к ружью на столе.

— Убирайся отсюда, черт возьми. Спрячься в дровяном сарае. Не выходи, и чтоб ни звука, ни движения. Бери ружье и держи его заряженным.

Сын уставился на него, не шевельнувшись.

— Двигай отсюда. Делай что я говорю.

Но мальчик шагнул к нему.

Нина услышала, как пули дробью рассыпались по дому над ее головой. В щели между досками посыпалась пыль с осколками стекла. Нина не шелохнулась. Во дворе кто-то заорал:

— НУ ЧТО, РОКА, ПРИКАЖЕШЬ ЗА ТОБОЙ ЯВИТЬСЯ?… СЛЫШИШЬ, РОКА? ЧТО, ПРИКАЖЕШЬ ЗА ТОБОЙ ЯВИТЬСЯ?

Мальчик стоял, не прячась от пуль. Он взял ружье, но держал дулом вниз. Оружие тряслось в его руке.

— Уходи, слышишь? Уходи отсюда.

Мальчик подошел к нему, с намерением встать на колени и обнять отца. Можно было понять это и так.

Отец приставил к его спине ружье. И произнес шепотом, но с яростью:

— Уходи, или я тебя убью.

Нина вновь услышала тот же самый голос:

— ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, РОКА.

Автоматная очередь веером ударила по дому, снаружи, внутри, снаружи, как маятник, нескончаемая, снаружи, внутри, снаружи, как луч маяка поверх асфальтово-черного, невозмутимого моря.

Нина закрыла глаза. Прижалась к одеялу, съежилась еще больше, подогнув ноги к груди. Ей нравилось так. Прохладная земля под боком хранила ее — земля никогда не предаст. Тело Нины — она чувствовала — начинало свертываться, закручиваться, подобно раковине, ей приходилось это по душе — насельница раковины, прикрытая сама собой, она была всем, всем для себя самой, никто не посмеет обидеть ее, пока она лежит вот так, — и Нина приоткрыла глаза и подумала: «Не двигайся, и будешь счастливой».

Мануэль Рока увидел, как его сын выстрелил из-за двери. Приподнялся — ровно настолько, чтобы посмотреть в окно. Отлично, — сказал он себе. Переполз к соседнему окну, поднялся, бросил мгновенный взгляд и выстрелил.