— «Древние греки верили, что после смерти все души, и злые, и добрые, отправлялись в Подземный мир, в царство Аида, и оставались там навечно, — читал вслух Бейли, скользя глазами по строчкам. — Вход в подземный мир сторожил Цербер — огромный злой трехголовый пес со змеиным хвостом».

Бейли поежился от вспыхнувшей в голове картинки. Интересно, испугался ли Геракл, когда впервые увидел этого зверя и осознал, что должен уничтожить его голыми руками?

— «Это был последний, двенадцатый подвиг — самое трудное испытание. Геракл знал: ему предстоит спуститься в Подземный мир, встретиться с духами и чудовищами, одолеть демонов и всех мифических созданий, каких встретит на пути, но, возможно, он никогда больше не вернется в мир живых. Впрочем, смерть не страшила его. Геракл много раз смотрел ей в глаза, не в силах дождаться того дня, когда закончится его бесконечное рабство. Он отправился в путь, тайно надеясь встретить в царстве Аида души тех, кого он любил, а потом лишился, за что сейчас и расплачивался».

Первый день в школе. Сентябрь, 2001

В школьном спортзале было так шумно, что Ферн приходилось склоняться к самому уху Бейли и кричать, чтобы быть услышанной. Бейли вполне смог бы протиснуться сквозь толпу на своей инвалидной коляске, но Ферн решила катить ее сама, чтобы ненароком не потеряться.

— Видишь Риту? — прокричала она, шаря глазами по сторонам.

Рита знала, что им нужно сесть где-то на нижней трибуне, чтобы Бейли мог примоститься рядом. Наконец Бейли ткнул куда-то пальцем, и Ферн посмотрела в указанном направлении: подруга неистово махала им руками, так что ее грудь колыхалась, а пышные светлые волосы разметались по плечам. Пробравшись к ней, Ферн оставила коляску и уселась на второй ряд, прямо за Ритой, Бейли же пристроился у края лавки.

Ферн терпеть не могла спортивные сборища. Невысокую и хрупкую, ее постоянно толкали и зажимали, где бы она ни сидела. Вопить и топать ногами ей тоже было неинтересно. Она вздохнула, морально готовясь к гвалту, громкой музыке и яростной игре футбольных команд.

— Прошу всех встать на время исполнения национального гимна, — прогудел голос.

Микрофон протестующе зафонил, заставляя всех сморщиться и зажать уши. Зал притих.

— Сегодня нас ждет нечто особенное, мальчики и девочки, — усмехнулся в микрофон Коннор О’Тул, также известный как Бинс.

Бинс был из тех, кто всегда что-то затевает, и у него не было недостатка в людском внимании. Он был наполовину ирландцем, наполовину латиноамериканцем, так что его вздернутый нос, сияющие ореховые глаза и дьявольская ухмылка довольно плохо сочетались со смуглой кожей. А еще Бинс любил поговорить и явно наслаждался минутой славы у микрофона.

— Наш с вами общий друг, Эмброуз Янг, проиграл пари. Он обещал спеть гимн, если мы победим в первом матче. — После этих слов трибуны оживились. — Но мы победили не только в первом матче, а еще и во втором! — Зрители заревели. — Поэтому Эмброуз Янг, человек слова, сейчас будет петь, — закончил Бинс, помахав микрофоном в сторону друга.

Бинс — коротышка. Несмотря на то что он учился в выпускном классе, он был одним из самых невысоких футбольных игроков, и больше годился для борьбы, чем для футбола. Эмброуз, тоже выпускник, возвышался над Бинсом, словно башня, каждый его бицепс в обхвате был размером с голову Бинса. Он походил на тех парней, которых обычно рисуют на обложках любовных романов. Даже имя у него было подходящее для героя дамского чтива. Ферн точно это знала: она прочла тысячи таких книг. Альфа-самцы, стальные мускулы, горящие взгляды, счастливые развязки. Но никто не мог сравниться с Эмброузом Янгом. Ни в романах, ни в реальной жизни.

Для Ферн Эмброуз Янг был воплощением красоты — греческий бог среди простых смертных, героев фильмов и сказок. В отличие от других ребят, он носил вьющиеся волосы до плеч и время от времени отбрасывал их назад, чтобы они не падали на карие глаза с густыми ресницами. Из-за почти квадратной челюсти его сложно было назвать красавцем. Однако рост метр девяносто и вес девяносто пять килограммов в восемнадцать лет впечатляли, не говоря уже о мышцах.

Ходили слухи, что мать Эмброуза, Лили Грэфтон, отправившись в Нью-Йорк на поиски славы, связалась там с итальянским манекенщиком, который снимался в рекламе нижнего белья. Однако они расстались, как только итальянец узнал, что Лили беременна. Покинутая и в положении, она вернулась в родной город, где очутилась в объятиях своего старого друга Эллиота Янга. Он с радостью женился на ней и спустя шесть месяцев принял ее новорожденного сына. Соседи пристально следили за тем, как рос малыш, и вскоре обнаружили: у низкорослого и светловолосого Эллиота Янга смуглый сынишка с темными глазами. С годами его фигура все больше напоминала фигуру топ-модели нижнего белья.

Четырнадцать лет спустя Лили бросила Эллиота и вернулась в Нью-Йорк, чтобы найти настоящего отца Эмброуза. Ни для кого это не стало неожиданностью. Удивительным было другое: четырнадцатилетний Эмброуз остался в Ханна-Лейк с Эллиотом. К тому времени он уже стал заметной фигурой в маленьком городке, и люди поговаривали, что именно поэтому не уехал. Эмброуз метал копье, как герой мифов, и с легкостью расчищал себе путь на футбольном поле. Еще в младших классах он вывел свою бейсбольную команду на районные соревнования, а к пятнадцати годам мог забрасывать слэм-данк.[1] Но именно борьба сделала Эмброуза Янга настоящей знаменитостью в городке Ханна-Лейк штата Пенсильвания — в городке, где жители закрывали свои кафе и магазинчики ради местных поединков и следили за рейтингом штата очень внимательно, будто от него зависел выигрыш в лотерею. В городке, где все были одержимы борьбой, как жители Техаса — футболом.

Когда Эмброуз взял микрофон, зрители замерли, ожидая, что Эмброуз обойдется с гимном жестоко. Все знали, что этот парень силен, привлекателен, знали о его успехах в спорте, но никто ни разу не слышал, как он поет. Тишина была пронизана ожиданием, кружившим голову. Эмброуз откинул волосы и засунул свободную руку в карман, словно ему некомфортно. Затем остановил взгляд на флаге и начал петь.