Раннее утро подкупало обещаниями чего-то нового и волнительного. Тишина в трехкомнатной квартире, расположенной в пятнадцатиэтажке спального района Москвы, стремилась улетучиться, едва проскрипела межкомнатная дверь родительской спальни.

Время просыпаться.

В комнате напротив темная голова сильнее зарылась под легкое одеяло, на подсознательном уровне пытаясь продлить удовольствие.

— Подъем, принцесса! Свинопас заждался, — громким, раскатистым баритоном заявила достаточно крупная дама во всех смыслах. Рост — баскетболисты плачут от зависти, широка в плечах и талии, а ноги — стройные, загляденье. Лицо миловидное, только грубоватое, и химия на коротких волосах сомнительно украшала образ. По фигуре — бочонок на ножках, по физиономии — Фиона после кризиса среднего возраста. Однако перечисленное — лучшее в ней. Основная проблема возникала стоило ей открыть рот: голос — заправского прапорщика, шутки — поручика Ржевского, тон — штандартенфюрера СС. Ох, недаром та самая темная макушка окрестила своего предка Фрау Маман.

— Ма, выходной же… — простонало как можно жалостливее тело в укрытии.

— Кто рано встает, тому член покоя не дает, — безжалостно и звучно заржала Фрау Маман. — Просекла фишку?

— Мам! — взбеленилась дочь закрывая уши руками.

— Я все сказала! — приказным тоном отчеканила мать. — Вытряхивайся из кокона, уродливое нечто, пора марафетиться. Хлеба дома нет.

— У нас точно в роду не было фашистов? — скорее для себя буркнула несчастная.

— Гера! — заорала женщина, привлекая подмогу из другой комнаты. — Где твой солдатский ремень? Хочу этому недоразумению срандель начистить. Не посмотрю на совершеннолетие.

— Бить детей запрещено, — хихикнул «ребенок». — Вообще, Фрау Маман, ты говорила, что, когда мне исполнится восемнадцать, я смогу делать все, что заблагорассудится. Это случилось два года назад, между прочим.

— Замуж выйдешь, тогда хоть в жопу ежиков пихай, так что сейчас… Марш выполнять указание!

Одеяло принудительно оказалось сброшено, открывая взору стройную девушку с взъерошенными, спутанными ото сна длинными каштановыми локонами, в смешной пижаме голубого цвета, усыпанной ромашками.

С вынужденным смирением разбуженное создание поплелось в ванную. «Марафетиться», как приказано.

Быстро орудуя зубной щеткой, девушка смотрела в зеркало и видела милую мордашку с серыми глазами, вздернутым носиком и пухлыми губами. Мирослава Иванова вздохнула, опять всматриваясь в отражение скептически. Волновала мысль: родной она отпрыск, или удочерили? С Маман все понятно, но и папа большой, а иначе как бы приручил своего офицера немецкой армии? Дочь же уродилась совсем другой: маленькая, фигуристая, облик кукольный, нежный. «Хрупкий цветочек», как прозвала ее Галина Ильинична из соседнего подъезда. Но все сомнения стирались всякий раз, когда семейный альбом показывал фотографию бабушки Таи, мамы отца. Вот в кого пошла Мирослава. Один в один.

Семейство Ивановых, по меркам Миры, виделось странным. Фрау Маман нарекла своего мужа — Гера, при том, что его полное имя Евгений Федорович. Сам глава семейства с неослабевающим обожанием кликал суженную — Монмаранси. И логики во всем этом не наблюдалось. Нет. Все же семья была чокнутой.

При всем сплетении несоответствия и абстракционизма, родители у Мирославы отличные. Любят до треска костей несчастной, обнимая каждый день. «Тепло дарят», — поясняет Фрау Маман, приказывая папе Гере срочно присоединиться. Тот не сопротивляется, сжимая своих девчонок со странной, граничащей с абсурдом гордостью.

Сколько Мирослава себя помнила, основными воспитательными доктринами значились: доброта до садизма; хвостом крути, но ноги не раздвигай; ученье свет, а потому научись вырабатывать электричество самостоятельно; путь к сердцу мужика лежит через подзатыльник; жди принца, все остальные кони; и… по мелочи разного.

Когда все это вдалбливают в голову с похвальной регулярностью, то шансов ослушаться установок нет.

Так что Мирослава ожидает суженого, который обязательно прискачет на жеребце, с игриво зажатым цветком василька в зубах… коня. Буквально. Учится прилежно, а это третий курс педагогического института. Добрая настолько, что от скармливания вкусняшек друзьям слышит умоляющее: «Пощади… Я же разорвусь!» Заигрывает, гуляет и даже позволяет себе поцелуи со многими, прям с очень многими, по типу: выбираю, и не ебет! А когда кто-то из разомлевших кобелей пытается брать нахрапом или уговорами, то тут уместны подзатыльники.

Начиная с четырнадцатилетия дочери, предки каждые каникулы и праздники увозили Мирославу в деревню к деду и бабушке. Свежий воздух, по их мнению, благотворно сказывался на мозговой деятельности, а также способствовал спокойному отдыху взрослых. Оно и понятно, ведь в деревне все друг друга знали, и волноваться не о чем.

Селение небольшое, две центральных улицы, которыми называют закатанные в асфальт покрытия, три магазинчика с забытой и выцветшей вывеской «Сельпо», один Дом культуры, который по совместительству клуб. Работы в селе навалом: пилорама, ток с огромными навесами и дробилкой, тракторный парк, молокозавод на отшибе, и, конечно, бескрайние поля, засеянные всевозможными злаковыми и бобовыми.

В один из таких отпусков, летом, в самое кайфовое время всех учащихся, когда Мирославе исполнилось пятнадцать, она познакомилась со своей родственной душой — Иркой. Стоит отметить, что начало дружбы выглядело таким же мутным, как все, что Иванову окружало.

День тогда выдался хорошим, не изнуряя жарой, но и не вынуждая кутаться в кофту. Едва стемнело, полупьяный пастух разогнал по дворам коров, наевшихся луговой травы и оравших в ожидании вечерней дойки. Вот тут началась деревенская движуха, как обычно.

С одной стороны, у Мирославы зудело желание побродить по деревне, а с другой — вернуться в город. Друзей в захолустье себе не нажила за прошлые приезды, так… познакомилась да парой фраз перекинулась. Чувство изгоя и чужака напрягало.

— Мирка! — крикнул дед Василий. — А ну, поди сюды! К тябе тута мокрощелка соседская нафуфырчитая приперлася.

В такие моменты Мира понимала, в кого пошла Фрау Маман. Папуля ее вводил в краску даже стариков на пилораме, куда с постоянством сбегал побухать.

— Иду, — отозвалась внучка, молясь, чтоб кто-то ошибся адресом. Глупо, разумеется. На грани фантастики, но мечтать же не вредно.

Дочь соседей через два двора, Марина Кудрявцева, стояла на веранде. Если ее как-то задели слова курившего на скамейке старика, то вида она не подала.

— Привет, Мир! Пойдем сегодня в клуб? — представить себе полноценное увеселительное заведение с амбалами на фейсконтроле и неоновыми огнями на вывеске в этой дыре под названием Елизаветино приезжая гостья не могла.