голову пришла идея вытащить из советского прошлого сдобренную нафталином и в общем-то неплохую идею определения коэффициента трудового участия бойцов комсомольских стройотрядов? Это как? Кто ниже склонил голову под свистящими осколками, тот трус и ему срезать «боевые» на десяток или два процентов? Кто «отжал» (слово-то какое мерзкое, мгновенно вошедшее в обиход там, за «лентой») машину для командира, того надо стимулировать отнятыми у бойца деньгами? Да не приемлемо это в армии вообще, а на войне в частности. И потом, за такие фокусы можно и пулю схлопотать в затылок. Знали всё это Ясоны и Доки, потому и близко их не было на передовой, и спешили удовлетворить свои коммерческие желания посредством своих приближённых.

Увы, наделенные властью на формирование подобных условно-военно-добровольческих структур вывод из первых недель боевых действий не сделали и ринулись насыщать направления — харьковское, изюмское, запорожское, херсонское — новыми коммерческими структурами вроде БАРСа. Такое ощущение, что отнюдь не для войны, а для зарабатывания на войне создавались они, потому что отличие «барсов» от предыдущей категории резервистов-контрактников (опять-таки на примере боя под Русской Лозовой) лишь в скорости покидания позиций. И если вторые просто расторгали контракты, сдавали оружие и расходились либо перебирались в другие подразделения, а идейные шли в войска и воевали (ещё как дрались!), то первые порой просто банально бежали, бросая оружие. Может быть, так случалось только здесь, но, увы, случалось.

Жизнь этих первых отрядов иррегулярных подразделений, окормляемых определёнными структурами Генштаба, будет коротка — от силы пару месяцев. Но этого оказалось достаточно, чтобы понять главное: за деньги на амбразуру не ложатся и родину не защищают. Для них родина там, где платят. Коммерциализация войны — дело доходное, начиная от примитивного мародёрства до масштабного дележа собственности, но результат всё равно будет плачевным: зло — понятие кармическое и бумерангом возвращается на исходную. Война — это отнюдь не Голливуд. Вышагивать гусаками по улицам села в бронике и разгрузке, киношно держа автомат — это одно, и пребывание в опасности, пусть даже призрачной и мнимой, греет ощущением своего величия.

Но закончилась эйфория первых дней, пообжились, пообтёрлись, пригляделись, всё чаще стали «прилёты», появились первые раненые, а заодно потускнел былой лоск, и глухой ропот пополз по подразделениям. А тут ещё рубль, рванувший было вниз, остановился после того, как Президент насупил брови, и медленно пополз вверх, переводя доллар в партер. Скучнели наши герои и всё чаще под любым предлогом выбирались в Белгород, чтобы успеть по выгодному курсу обменять «зелёные» и отправить домой то, чем поделилось минобороны.

Может быть мы были неправы, судя об этих людях по себе: нас не надо было мотивировать. Мы ещё жили идеями четырнадцатого года, идеями Русской Весны», хотя прекрасно понимали их социальную наивность и призрачность их реализации. Нас коробило, что им были «до лампочки» идеи русскости — они-то пришли сюда из-за денежки, а всё остальное вторично.

Кому пришла мысль устроить войну на коммерческой основе? Не понимали разлагающего начала этой затеи? Не понимали, что плата резервистам-контрактникам вдвое, а то и втрое больше, нежели солдатам и офицерам регулярной армии, низводит последних в категорию людей второго сорта? Не понимали, что передача командирам этих подразделений права определять размер оплаты своим бойцам неминуемо приведёт к обнулению их авторитета и без того мизерного? Да понимали всё и, быть может, даже кто-то риски просчитывал, только алчность взяла верх.

Мы не понимали, как можно отказаться выполнять приказ? Как можно отказаться штурмовать село или опорник? Как можно было оставить Циркуны, Русскую Лозовую, Русские и Черкасские Тишки и ещё с десяток сёл и привести врага к границам области? Где приказ 227?[21] Мы были слишком категоричны в своих оценках, но этот юношеский максимализм был, конечно же, неуместен. Мы многого не понимали и многого не знали и, возможно, никогда не узнаем рычаги и механизмы принятия подобных решений. И слава богу! Но мы жаждали скорейшей победы над безжалостным и беспощадным врагом.

И всё чаще и чаще звучало мерзкое слово «договорняк», ассоциирующееся в сознании бойцов с предательством. Гостомель — предательство, Стамбульские переговоры и зерновая сделка — предательство, отступление от Харькова — предательство. Пытался убеждать, что мы просто многое не знаем, что политика великое искусство и нам, смертным, овладеть им не суждено, что договорняк и предательство — это слишком примитивно, что может быть всё так и было задумано. Взял на себя работу замполита, вроде бы и самый умный, а в глазах бойцов сомнение: может, и не умный вовсе, а дурак дураком?

Прояснение в мозгах при условии их присутствия наступит позднее, когда придётся делиться с селянами хлебом и сигаретами, кого-то эвакуировать, а то и спасать, вывозя из-под обстрела. И это ощущение необходимости заботы о ком-то другом стало менять их психологию.

Конечно же были среди них мужики настоящие, которым было плевать на зарплаты и для которых контракты стали лишь средством материализации участия в этой войне. Те из них, кто не сложит голову в самом начале, не будет ранен или вернётся после госпиталя в строй, перейдут в регулярную армию, понимая, что с этой партизанщиной не навоюешь. Что шёл от этой организованной кем-то вольницы криминальный душок, отравляющий не только отряд, но и души бойцов.

Рассредоточенные по сёлам донецкие и луганские ополченцы максимум на что были способны, так это добежать либо до ближайшей армейской части, либо до российской границы. Отловленные по подъездам и кафе, собранные с улиц городов, голодные, больные, раздетые и разутые, скверно вооружённые, необученные, они были годны разве что на создание видимости силы. Это потом, выжившие в мартовских и апрельских боях, они научатся умению владеть автоматом, искусством окапываться, выбирать позиции, строить опорники и станут мало-мальски солдатами. Но не они были виноваты в своём неумении, а те, кто бросил их в самое пекло, ничему не научив.

Когда ВСУ, нацбатальоны и тероборона двинутся от Харькова к нашей границе, на их пути окажется армия — упорная, упрямая, способная ломать и перемалывать, российская армия, носитель традиции русской, Красной, Советской армии. Они будут сжиматься пружиной, вызывая гордость своей стойкостью и самоотверженностью. Но пружина имеет свою степень сжатия и распрямляется стремительно и мощно. И дай бог, чтобы не резко.

Март

1

Судя по всему, больше нескольких дней никто воевать не собирался: «мотолыги» и «буханки» — это не бронетехника прорыва и решения тактических, а тем более стратегических задач. Полевые кухни отсутствовали, во всяком случае ни в одной