Джоди наверняка бродит по дому. Он догадывался — и правильно, как выяснилось позже, — что она может ввалиться в любой момент. Она терпеть не могла вечеринки, с их дверями нараспашку и гостями, блуждающими между домом и садом. Ведь в дом могут проникнуть чужаки — или осы. А вам бы все стоять на пороге, дымить сигареткой и мило болтать ни о чем. Дождетесь, что вас ограбят, прямо там, где вы стоите. Нацепив на нос очки, она, верно, проталкивается мимо многочисленных гостей, которые хохочут, передают друг другу мобильные телефоны, гостей, которые в кои-то веки желают расслабиться и насладиться приятным вечером. Люди доставляли ей удовольствие, если быстренько допивали свое спиртное и возвращали пустые бокалы. Если они так не делали, она спрашивала в лоб: «Простите, я могу забрать?» Порой они выстраивали для нее целые башни из бокалов, услужливо подавали со словами: «Вот, пожалуйста, Джоди». Они добродушно улыбались ей, довольные тем, что так просто помочь конкретному человеку с его хобби. Она странствовала по дому и саду, словно постоянно пребывая в некоем собственном мирке, спиной ко всем, лицом к посудомоечной машине. Для нее не было ничего сверхъестественного в том, чтобы заполнить машину и запустить программу мойки едва ли не через час после окончания вечеринки. Придет время, с наступлением сумерек, когда дамы сделаются сентиментальными, а их мужья — хвастливыми и воинственными, когда начнутся перебранки из-за частных школ, умения водить и разрешений на парковку; и тогда, как она частенько повторяет, чем меньше стекла вокруг, тем лучше. Он всегда ей отвечал — можно подумать, у нас гулянка в пабе и драка из-за наследства. И добавлял: «Ради бога, женщина, положи уже этот спрей против ос!»

Все это он думал, пока лобызал Лоррейн. Та же, продолжая тереться носом, расстегнула пуговицы его рубашки, провела ладонью по теплой груди — и позволила своим пальцам замереть на его сердце. А если Джоди зайдет — вот что он как раз собирался тихо спросить; но решил не устраивать сцену, глубоко вдохнул и превратил поцелуй в настоящий французский. Потом, когда гости разойдутся по домам, он все объяснит: она сама, как говорится, ослабила поводья. Он мужчина в расцвете сил и должен брать свое. В конце концов, это ведь он, и никто другой, сумел завлечь ее в укромный уголок. Он действовал как надо, превосходя все ожидания, какие только у нее могли быть, и его упорство сблизило их, как упорство нынешнего кризиса приближает чертову рецессию; кто вправе сказать то же самое о себе? И потом, он вовсе не намерен лгать. «Это не улица с односторонним движением», — так он ей скажет. Она свободна, и он тоже. Она, вероятно, ищет приключений. Что ж, можно считать, что нашла.

Он опустил голову и прошептал на ушко Лоррейн:

— Когда я тебя возьму?

— Как насчет вторника на будущей неделе? — ответила она.

Именно в этот миг вошла его жена, остановилась в дверном проеме. Оголенные руки свисали, точно поникшие стебли, очки сползли на кончик носа двумя прозрачными овалами. Лоррейн жарко дышала на его груди, но потом, должно быть, почувствовала неладное. Она попыталась высвободиться, пробормотала: «О черт! Это Джоди, прыгай в холодильник». Он не хотел расставаться с нею, удержал ее за локти и свирепо глянул на жену поверх пушистой головки Лоррейн.

Джоди сделала шаг или два вперед. Остановилась, не сводя с них глаз, и словно оледенела. Воздух полнился тонким звоном от бокалов в ее дрожащих руках. Она молчала. Ее губы шевелились, будто пытаясь что-то произнести, но слышался только сдавленный писк.

Затем ее пальцы разжались. Пол устилала кафельная плитка, стекло разлетелось вдребезги. Грохот, крик другой женщины, искры света у ног; все вместе словно пробудило Джоди от оцепенения. Она хрипло выдохнула, оперлась правой рукой, уже опустевшей, о столешницу; потом медленно встала на колени. «Осторожнее», — предостерег он. Она погрузилась в осколки так плавно, будто те были атласными, а не стеклянными, снегом, а не стеклом, и кафель сверкал под лампами этаким ледяным полем, каждая плитка выпячивала выпуклые края, каждую испещряли тени, робкие, как дыхание. Она фыркнула. Выглядела «поплывшей», пережившей сотрясение мозга, как если бы разбила зеркало, воткнувшись в него головой. Вытянула левую руку, ладонь вся в порезах, густые ручейки крови заполняют линии. Она покосилась на свою ладонь почти мимоходом и внезапно словно поперхнулась. Аккуратно уселась на мягкое место. И упала на бок, раскрыв рот.

Он наступил на стекло, стремясь ее подхватить, и стекло хрустнуло под ногами, как лед. Он подумал, что надо ее ударить, что она притворяется, чтобы его напугать, но рука, которую он схватил, была вялой и тяжелой, а когда он закричал: «Господи Боже, Джоди!» — она не отреагировала; он резко повернул ее голову, чтобы заглянуть в лицо, и увидел, что ее глаза подернулись поволокой.

Так ему все виделось позже, когда пришлось пересказывать события этого вечера. Хотелось порыдать на плече врача «Скорой помощи», заверить, что лишь любопытство и легкий зов похоти привели его сюда, вспомнить детство, когда упрямятся из вредности, воскликнуть: «Ну вот же, все так сложилось, вы же понимаете, правда?» Он сказал: «Я хотел попросить ее о французском… Наверное, она бы отказалась, но вряд ли бы свалилась вот так… Понимаете, да? Разве можно такое даже представить? На коленях, стояла на коленях на стекле…»

В первый день после всего он то и дело путался в своих рассказах. Но никого не интересовало его душевное состояние; другое дело, если бы его привлекли за убийство жены каким-нибудь более очевидным способом. Врач объяснил ему, когда счел, что он готов слушать и понимать. Синдром длинного интервала. Нарушение электрической активности сердца ведет к аритмии, а та при определенных обстоятельствах вызывает остановку сердца. Скорее всего, наследственное. Сегодня мало у кого диагностируется. Если выявить на ранних этапах, мы, врачи, сможем сделать многое — кардиостимуляторы, бета-блокаторы, прочее. Но мало кто может чем-либо помочь, если первый симптом — внезапная смерть. Ее может спровоцировать шок, сильные эмоции, причем любого рода. Может быть, страх. Или отвращение. С другой стороны, совсем не обязательно. Иногда, глубокомысленно закончил врач, люди умирают от смеха.

К тому времени, когда они прибыли к месту назначения, от усталости даже собственная фамилия вылетела из головы. Таксист, их встречавший, вспарывал воздух табличкой с этой фамилией, а они долго пялились на вереницу встречающих, пока Фил вдруг не ткнул пальцем и не сказал: «Это за нами». Заглавная «Т» в фамилии на табличке будто обросла ветками, а точка над «i» расплылась, словно песчаный островок под напором воды. Она потерла щеку, онемевшую от потока воздуха из кондиционера в салоне самолета; все остальное тело ощущалось разбухшим и отчаянно свербело. Фил устремился к таксисту, размахивая руками, а она оттянула ткань футболки от кожи — и побрела следом. Люди одеваются по погоде, которой им хочется, как если бы ее привораживая, — и плевать на прогнозы.

Водитель решительно наложил волосатую лапу на тележку с багажом. Невысокий, приземистый, с густыми усами, он щеголял саржевой, с клетчатой подкладкой, курткой на молнии, как бы советуя прилетевшим поскорее забыть свои фантазии насчет жаркого солнца. Самолет опоздал, и уже успело стемнеть. Он распахнул заднюю дверцу машины, затем взгромоздил сумки в объемистый багажник.