Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геринг снова встал из-за стола и в волнении прошелся.
– Тем не менее он может мне еще понадобиться.
– Но значительно раньше он наделает вам уйму хлопот.
Геринг вскинул на собеседника взгляд, в котором можно было прочесть тревогу, смешанную с неприязнью.
– Что же вы предлагаете? – нехотя спросил он.
Кроне пожал плечами, как бы желая сказать: «Словно вы сами не знаете».
Геринг взял в руки лежавший на столе хрустальный шар и в задумчивости погладил его поверхность. В хрустале отразилось его лицо, растянутое в стороны так, что оно утратило человеческий облик. Несколько мгновений Геринг удивленно смотрел на этого урода с непомерно раздувшимися щеками, потом покосился на Кроне и с отвращением отодвинул шар.
– Делайте. Только… не нашими руками.
– Разумеется.
По мере того как беседа удалялась от официальных тем, в тоне Кроне исчезали нотки почтительности.
– Все? – помолчав, спросил Геринг.
– Еще одно небольшое дельце: вам не следует принимать у себя этого «прорицателя» Гануссена.
Геринг развел руками и поднял плечи.
– Честное слово, Кроне, вы скоро создадите вокруг меня пустоту. Чем вам помешал Гануссен?
– Он пророчествует только в тех случаях, когда имеет надежную предварительную информацию.
Геринг рассмеялся:
– Тем вернее его предсказания!
– Было бы лучше, если бы они не так точно сбывались… Вспомните, как он предсказал пожар рейхстага и как это использовали наши враги.
– Да, вышло не совсем хорошо.
– А если я вам скажу, что теперь он предсказывает казнь болгарских коммунистов?..
– Он недалек от истины.
– Но если учесть, что международные круги и тут свяжут его с вами?
– Это действительно лишнее… Пожалуй, спиритические сеансы Гануссена пора прекратить.
– Вот и все мои дела, – сказал Кроне.
Он поднялся, намереваясь откланяться, но Геринг его остановил.
– Пойдите-ка сюда, Кроне! – Геринг с видом заговорщика поманил Кроне к стоявшей в нише витрине с альбомами, на крышках которых были изображены гербы прусских городов. Это были подарки магистратов своему министру внутренних дел. Геринг отпер горку и показал Кроне на огромный альбом с художественно выполненной на фарфоровом переплете эмблемой Любека.
– Ну-ка, берите!
Кроне не без труда вынул из витрины тяжелый альбом, замкнутый массивною золотою скобой, которую Геринг отпер своим ключом.
– Ну-ка, ну-ка! – торопил он Кроне, но видя, что тот медлит, сам откинул крышку. Вместо панорамы Любека, которую ожидал увидеть Кроне, ему предстала порнографическая картина.
Геринг с хриплым смехом переворачивал толстый картон альбомных листов.
– Каково?.. А вы ведь, наверное, думали, что и это – «почтительнейшее» подношение! Нет, мои молодцы взяли это при аресте бургомистра, которому было больше семидесяти лет, а?!
Геринг водрузил альбом на место и тщательно замкнул витрину.
– Каково, а! – повторил он, протягивая на прощание руку. Кроне почувствовал в своей ладони горячие, вспотевшие пальцы.
На месте исчезнувшего за дверью Кроне бесшумно выросла фигура адъютанта.
– Свидетели по делу о пожаре, экселенц, – доложил он, подавая список.
Под первым номером значилось: «Профессор доктор Поссе. Эксперт по пожарам».
Геринг исподлобья уставился на несмело вошедшего тощего старика и, не здороваясь, усадил его в кресло повелительным движением руки. Поссе в страхе глядел на министра; его руки лежали на коленях, словно силясь остановить дрожание складок отутюженных полосатых брюк. Геринг взял одну из лежавших на столе папок. В ней были фотокопии с черновых набросков, которые делал для себя Димитров, готовясь к процессу. Геринг нашел список свидетелей обвинения с пометками Димитрова. Это были лаконичные, но исчерпывающие характеристики.
«Леберман – вор и морфинист; Кунцак – вор и преступник против нравственности; Вилле – фальшивомонетчик; Вебер – взяточник; Гроге – психопат…»
Геринг посмотрел на сидевшего напротив него старика и подумал: «Интересно, что написал бы Димитров об этом…»
– На допросе ван дер Люббе показал, что он бегал по залу рейхстага с куском горящей занавески. Может ли это иметь значение? – спросил Геринг у Поссе.
– Никакого.
– По-вашему, занавеской нельзя поджечь дом? – с нескрываемым неудовольствием сказал Геринг.
– Поджечь можно даже спичкой! Но поджечь – не значит сжечь, – сказал старик и, подумав, добавил: – Вообще, ход мыслей ван дер Люббе мне непонятен. Ведь если бы он действительно хотел устроить пожар, то не стоял бы с факелом на балюстраде, не бегал бы с ним мимо окон и вообще не стал бы вести себя так, словно хотел привлечь к себе всеобщее внимание, и в первую очередь, внимание пожарных. Одним словом… мне кажется…
Поссе хотел сказать, что, по его мнению, ван дер Люббе вел себя, как последний идиот, что кто-то подучил его сделать все, чтобы привлечь внимание публики к залу рейхстага, которого он не мог поджечь. Но под устремленным на него тяжелым взглядом Геринга старик говорил все медленней, тише и наконец умолк совсем.
– Может быть, – насмешливо проговорил Геринг, – вы и вообще не уверены в том, что ван дер Люббе хотел поджечь рейхстаг?
– Совершенно верно.
Геринг захлопнул папку, и его широкая мясистая ладонь тяжело легла на обложку.
– Вы плохой эксперт, господин Поссе… – в голосе министра снова появилась хрипота, как при разговоре с тюремным чиновником, – предлагаю вам: не позже завтрашнего дня представить точное описание действий, какие, по вашему мнению, должен был бы совершить ван дер Люббе, чтобы поджечь рейхстаг один, без помощников.
– Экселенц… – попробовал было возразить старик, но Геринг перебил:
– Да не забудьте, что все предварительные приготовления были сделаны тремя болгарами и Торглером: горючие вещества и все такое…
– Господин министр!..
Геринг не слушал:
– Завтра в двенадцать вы представите мне записку на утверждение. Потом я прикажу вас допустить к заключенному ван дер Люббе, чтобы вы могли его проинструктировать.
– Господин министр… – заикаясь, в отчаянии пролепетал Поссе, но Геринг даже не остановился.
– Я делаю вас ответственным за эту часть показаний ван дер Люббе.
Поссе привалился к спинке кресла и закрыл глаза. Геринг нажал звонок.
– Следующего!
Старика под руки вывели из кабинета.
Геринг принял суровый вид, готовясь встретить очередного свидетеля, но в кабинет поспешно вошел адъютант: