к разговору не прислушивался, продолжал осматриваться вокруг и невольно поражался: «Был ДОК и нету, как корова языком слизнула. Сколько же здесь добра пропало?»

Этот вопрос и задал Сергею, когда тот, закончив разговор с мужиками, вернулся в кабину. Сергей хмыкнул, разворачивая машину, и ответил:

— Никто теперь не узнает. Никто и никогда. В конторе, вон разобрали ее уже, один фундамент остался — видишь? Так вот, в конторе пожар случился, и все сгорело. Дотла сгорело! Проводка, говорят, неисправная была. А лес к тому времени уже продали, железо вывезли, в металлолом сдали. Все. Как говорится, и концы в золу. Милиция с пожарниками походили, потоптались, бумажки сочинили и в архив, наверное, положили.

— Сам-то зачем сюда приезжал?

— Кирпич мне нужен, гараж надо ставить, вот и договорился — когда разберут, они мне его привезут… Цену, правда, задрали, сволочи! На халяву берут, а продают, как свое!

Хотел Богатырев съехидничать над шурином, сказать, что тот и сам участвует в общей растащиловке, но передумал и ничего не сказал, рассудив, что здесь течет своя жизнь, корявая и простая, и вмешиваться в нее приезжему, по сути, человеку совсем не следует. Лучше промолчать.

Снова смотрел в раскрытое окно и все, что сегодня слышал, и что видел, все это казалось ему пустяковым, неглавным и даже ненужным по сравнению с тем, что случилось — смертью Алексея. О ней не забывал даже на минуту. И в какой уже раз перебирал, вспоминая по слову, разговор с Анной. Сейчас, по непонятной причине, разговор этот уже не казался ему странным, наоборот, совсем наоборот…

— Скажи, а кто такой Караваев?

Сергей даже ладонями по рулю хлопнул и, забыв о дороге, повернулся к Богатыреву, вытаращив на него глаза, словно увидел диковину:

— Он тебе какого… понадобился?

— Да так, из любопытства.

— Не темни, Коля, про любопытство Светлане моей заливай, она у меня девушка доверчивая. Зачем он тебе понадобился?

— Понадобился. А зачем — пока и сам не знаю. Разобраться надо. Когда разберусь, тогда и скажу. А теперь — про Караваева. Что за человек?

— Да ты прямо как прокурор. Вынь да положь! Ничего я тебе толкового про него не расскажу. Дружбу с ним раньше не водил, водку не пил, а теперь… Теперь и вовсе — на разных планетах живем. Я — рыбешка мелкая, а он — акула, жрет все подряд, что на глаза попадается.

— Говорят, он пивом раньше здесь торговал?

— Торговал. А до этого в «фазанке»[2] нашей учился, как закончил, так сразу и сел по малолетке, за драку. Вышел после отсидки, в райпо грузчиком устроился. А из грузчиков — в ларек, пивом торговать. Хлебное место, пива же тогда днем с огнем не достанешь. Незадолго до этой перестройки зачуханной он из Первомайска в город переехал, чем там занимался — не знаю, а после снова объявился. На иномарке богатющей, как на белом коне, приехал. И пошло! Магазин открыл, водки нигде нет, а у него — хоть залейся, хоть в три горла хлебай. Денег не имеешь в наличии — в долг дадут, а после отрабатывать заставят — на лесосеке. Леспромхоз к тому времен и помер, а лес-то никуда не делся. Вот Караваев к рукам наш лесок и прибрал. Сильно не заморачивался: свалили сосну, сучки обрубили и на лесовоз, а лесовоз — в город. Куда, кому? Кто его знает. По ночам целые караваны шли. Дальше — еще веселей. Бензином занялся, да не у нас, в городе. К какой заправке ни сунешься, там вывеска — «Беркут». Это фирма у него так называется. Лучше бы — коршун. Да он меня не спрашивал, когда называл… В Первомайск Караваев редко теперь наведывается, но хоромы себе отгрохал. Если есть желание, можно на них и полюбоваться. Завернуть?

— Ну, заверни, если недалеко.

— Да без проблем. — Сергей весело крутнул руль, поворачивая «жигули» на улицу Советскую, которая выходила прямо к Оби. На небольшом взгорке, в самом конце улицы, высился трехэтажный особняк из красного кирпича. Тот, кто рисовал план будущего строения, явно желал поразить окружающих или самого себя необычностью: не просто большой особняк из кирпича сложить, а нечто такое, невиданное здесь раньше, чтобы походило оно на замок. И башенками со шпилями, и маленькими балкончиками, и островерхой крышей, и узкими высокими окнами, забранными витиеватыми коваными решетками. Но замысел, похоже, не удался: строение напоминало не старинный замок, а большущий сарай, непонятно для чего разукрашенный. Окружала строение высокая стена, тоже выложенная из красного кирпича. Перед раздвижными воротами, на асфальтированной площадке, густо стояли разномастные машины с дремлющими в кабинах водителями.

— Чего это? — удивился Сергей. — Совещание Каравай проводит? Вон сколько ореликов съехалось-слетелось… Ладно, мы народ не любознательный, нам это поровну… Будем считать, что экскурсии на сегодня закончены, обедать пора, Светлана уже заждалась, наверное…

«Жигули» свернули в переулок, и колеса мягко зашуршали по ровному, укатанному песку. Скоро подъехали к дому и сразу же увидели, что на лавочке перед оградой сидит старик, опираясь на длинную корявую палку, которая вздымалась над ним, как копье. На звук «жигулей» он поднял лохматую, совершенно седую голову и Сергей с Богатыревым сразу же узнали — это был Гриша Черный.

— Живой еще? — Богатырев даже вперед подался, чтобы получше разглядеть старика.

— Как видишь, — весело отозвался Сергей. — Он у нас вечный! Теперь таких уже не делают.

11

С военной службы Илья Богатырев привез два, платка, для матери и для Надежды, а еще немецкие ножницы из крупповской стали и машинку для подстрижки волос. В армии, уже после фронта, он дослужился до старшины роты и, как сам рассказывал, от нужды научился парикмахерскому мастерству, потому что однажды некому оказалось подстричь новобранцев, а прибывшее начальство устроило нагоняй. Вот и взял старшина в руки ножницы и машинку, чтобы содержать своих подчиненных в аккуратном виде.

Соседские мужики, услышав этот рассказ, быстренько сообразили, какую они могут поиметь выгоду, и установили следующий порядок: раз в месяц, в последнее воскресенье, все желающие, у кого была надобность, собирались у Богатыревых на подстрижку. Бокс, полубокс — и готов красавчик. Илья никому не отказывал, стриг всех подряд и платы со своих клиентов не брал. Но клиенты сами дружно выворачивали карманы и сообща скидывались на пару бутылочек беленькой с сургучной головкой. За водкой, досадливо крякнув, безропотно отправлялся Гриша Воскобойников, по уличному прозвищу — Черный. Прозвище свое он получил вполне заслуженно, потому что волос имел необыкновенно черного цвета, да еще с