На средней полке толстые, они начинались уже здесь. А на верхней – тоненькие, которые пришли с маленькими пациентами.

Они были в прозрачных папках двух цветов. Женя знала уже – красные, которые не открывались при ней – это малышей, которых родители не хотят знать. Жёлтые – тех, к кому приезжают.

Взять тайком и посмотреть? Стыдно, Виктор Сергеевич доверяет ей. Она шла по коридору, мучилась, и так и не решила, что делать. Но когда вошла в кабинет, и Виктор Сергеевич встал из-за стола ей навстречу…

– Виктор Сергеевич, Антон спросил про маму. Я рассказала ему, всё, как есть. И он просит отыскать её. Отказать я не смогла. Он надеется, думает, узнает она, что он здоров, обрадуется.

Голос её дрожал, и она чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Я пообещала её найти, просто не смогла отказать!

– Я не могу разрешить. И отказать тоже не могу.

Он снял с полки, не глядя, красную папку в самом начале стопки.

– Читайте. Но Антону правда может навредить. Его состояние очень хрупко.

– Я понимаю.

Предыстория была краткой. Родился девятого июля… года в их Городе! И фамилия матери, и адрес! Надо запомнить, это главное сейчас. В графе «отец» – прочерк.

– Я пойду, Виктор Сергеевич.

– Поберегите Антона.

В своей комнате она первым делом занесла в телефонную книжку – Сергеева Марина Николаевна, Морская, дом 3 квартира 27.

Капитану «Ласточки» оставили в единственном в Санаторной зоне ресторане уютный столик на двоих.

Они сидели в стороне от эстрады, музыка не мешала разговаривать. И приглушённый свет, и вино, и алые розы на столе, которые Сергей подарил ей при встрече. Он был в штатском, и от этого стал как-то ближе, но всё равно – самый умный, самый добрый, самый красивый!

И всё вокруг было прекрасным – нарядный зал, весёлые беспечные люди вокруг – после третьего корпуса с больными детьми каждый день, целый день.

Серёжа положил свою большую руку на её, маленькую:

– Вы так умеете радоваться! А я разучился, наверно. Вам не скучно со мной?

– Не наговаривайте на себя.

– Вы знаете, я уже не мальчик, и у меня это очень серьёзно. Но я боюсь связывать вас – даже словом. Я ведь моряк, это на всю жизнь. К весне закончим ремонт «Академика Осинского», и я опять буду уходить в плаванье на три месяца, а то и на полгода.

– Вы не сказали самого главного. Вы любите меня?

– Ну конечно, я вас люблю.

– Тогда всё остальное не имеет значения.

Потом они медленно шли по аллее от ресторана, и Сергей думал – ну почему мне так трудно поцеловать её, почему? В жизни такого не было, я же взрослый мужик!

Но когда он решался, наконец, – из-за поворота, или из боковой аллеи появлялась какая-нибудь пара, Санаторная зона гуляла по вечерам.

Только в «Сосенках» было тихо и спокойно, и тёмные окна, как зеркала, отражали звёзды и лунный свет, и синие дежурные лампы горели в коридорах. И он поцеловал её на первом же тёмном углу. Дальше они шли, молча, но он не отпускал её плечо, и она так доверчиво и послушно шла рядом, что у него замирало сердце.

– Расскажи мне про Антона. Он тебе кто?

– Не родственник ли? Нет. Я с ним здесь познакомилась. Когда я приехала, он ничем не отличался от остальных. А потом появился этот дельфин, и я видела, видела – что-то происходит. А когда он заговорил… У него, оказывается, была врождённая способность к телепатии, и проявилась с дельфином. И этот дельфин, Дэн, лечил его, долго лечил. И оказалось, что у него потрясающие способности! Виктор Сергеевич боится, что может быть рецидив, возврат к болезни.

– Этого никто не может предвидеть, к сожалению.

Но тут, как из-под земли, появился комендант.

– Молодые люди, вы разве не знаете, который час? Девушка, я вас предупреждал, третий корпус закрывается в десять часов.

– Я уже ухожу, Егор Иванович.

– Сергей Николаевич, вы? Я вас не узнал, простите. Но понимаете, есть порядок, режим, у нас ведь лечебное учреждение. А отдыхающие, как дети, прячутся по кустам.

Назавтра «Ласточка» ушла в Город. И Женя начала считать дни до следующей субботы.

Как-то после вечернего представления они с Игорем Александровичем и Виктором Сергеевичем смотрели новые записи.

– Ничего не понимаю, Женя! Смотрите, сейчас они разговаривают между собой. Вот сигнал Сильвы. Следом Чак. А потом вдруг пауза. И опять Чак. С чего это ему в одном ответе делать паузу? А вот говорит Сильва, остальные молчат. А теперь молчат все четверо. И такого оживлённого разговора вчера ещё не было. Такое впечатление, что они разговаривают не только между собой. С кем они разговаривают?

– Я думаю, с кем-то за пределами Дельфинария.

– И я так думаю. Надо попросить Колю поплавать с аквалангом.

Музыка в Дельфинарии умолкла.

Дэн вздохнул – можно забрать Куну от этого балагана. Ему пришло в голову именно это старое слово. Она просто сама не своя, не пропускает ни одного представления, ни одной репетиции.

И тут он услышал, что Куна разговаривает с дельфинами там, внутри. Они познакомились!

– Чак, ты просто чудо! Давно ты научился прыгать через кольцо? Это трудно, я смогла бы, как ты думаешь?

– На репетициях получается уже у всех, но бывают срывы. Потренируемся, и все будем прыгать. И ты смогла бы, конечно.

– Коля молодец, он такие трюки придумывает!

– И у него столько их ещё в запасе!

– Он говорит, хотя бы ещё один дельфин, вообще была бы феерия!

– Что такое феерия?

– Наверно, что-то необыкновенное!

Вдоль ящиков двигались две тени с противоположных сторон, Коля с аквалангом и Дэн. Дэн успел раньше, и они с Куной ушли в сторону и на глубину.

– Тебе не надоело? Мы так мало бываем вместе!

– Но кто тебе виноват? Мы могли бы вдвоём смотреть представления, а между ними играть, как раньше.

– Меня тошнит от повторения одного и того же! И рыбку в награду.

– Это на первый взгляд. Они каждый раз придумывают что-то новое. И как все хлопают и радуются!

– И ты всё лето будешь торчать возле этих ящиков?

– Дэн, мне так интересно!

Коля видел Куну. Ах, как она повернула, как гибко повела хвостом.

– Какая красавица! Вот бы… Дальше он только вздохнул. Поймать взрослого дельфина трудно. Только если он запутается в сетях и не успеет порвать их. Специальная клетка с приманкой только для очень молодых и неопытных.

И всё же назавтра вечером он опять поплыл к той дыре между ящиками. Куна была там. У неё почти вся голова была внутри! Но она опять почувствовала его издали, отошла, встряхнула лёгкими плавниками и ушла в тёмную глубину. До поздней ночи Коля разбирал ящики, делал широкий лаз. Потом вырезал кусок сети напротив лаза. Калитку он откроет завтра днём.