мной не приезжал. Мама в ответ на мои расспросы отвечала, что папа занят. И только позже я узнала, что он решил, что называется, «начать все с чистого листа». А это невозможно, когда тебе мозолит глаза двенадцатилетний ребенок, ходячее напоминание о прошлой жизни.

Но хуже всего было то, что все это произошло внезапно. Мама с папой никогда не ссорились. Не было никаких признаков грядущей катастрофы. Впрочем, я тогда была ребенком и наверняка не заметила бы их, даже если бы они проявились. Но я ничего такого не помню. Помню только, что по утрам мама уходила на работу – она тогда еще трудилась медсестрой, – и папа целовал ее на прощание. Днем он был дома, а потом уходил на склад, где работал в ночную смену. Он забирал меня из школы. Летом покупал мороженое, а зимой – горячий шоколад. Плохих воспоминаний у меня вообще не осталось. Я не могла отыскать в памяти ни единого момента, на который можно было бы указать со словами: вот когда все пошло под откос. Маму я расспросами не донимала. Мы вообще никогда об этом не разговаривали. Слишком уж я боялась ее ранить. Мы обе заполняли пустоту в душе – одна выпечкой, другая – книгами, – но я всегда гадала, почему же он ушел. Может, поэтому до сих пор и хожу к его дому – ищу ответы.

Я прождала ровно двадцать минут (как и всегда), и он подъехал к дому на своей машине. Вышел – в аккуратном сером костюме, в очках, сползших на кончик носа, и не успел подняться по ступенькам, как дверь уже распахнулась, и из него вышла женщина. Имени ее я по-прежнему не знала. И все гадала, когда они познакомились: до папиного развода или после. Может, он бросил нас из-за нее?

Папа улыбнулся, поцеловал женщину и прижал обе ладони к ее беременному животу, чуть-чуть подросшему с моего последнего визита. Потом опустился на колени и поцеловал его. Я подумала, а не настанет ли тот день, когда он бросит и этого ребенка? Хотелось верить, что нет, что он всегда будет рядом, а малышу никогда не придется пройти через то, на что обрекли меня: прятаться за кустами и видеть, что родной отец любит новую семью так, как не смог полюбить прежнюю.

Только когда они зашли в дом и дверь за ними захлопнулась, я зашагала прочь. А когда мама вечером спросила, где я была после школы, я солгала.

Бретт

Каждый четверг в школе «Иствуд» заканчивался одним и тем же: общим сбором перед пятничной игрой. Все ученики спешили занять трибуны сразу же после звонка. Сбор начинался с выступления команды черлидеров. Футболисты занимали почетный первый ряд. Директор Маркус всегда выступал с каким-нибудь заявлением. В прошлый раз он сообщил, что его заместитель уходит на пенсию. Новость казалась бы более печальной, если бы сразу после нее черлидерши не начали отплясывать.

Сегодня я опаздывал. Бекка согласилась пойти на сбор со мной, но у шкафчика, где мы договорились встретиться, так и не появилась. «Ты где?» – написал я ей, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. «В библиотеке, – ответила она, – почти закончила». Я кинулся по коридору, ведущему в библиотеку. Вдалеке уже слышались отголоски музыки.

Бекка сидела в дальнем углу, скрестив ноги и положив на них книгу. Она до того глубоко ушла в чтение, что заметила мое появление только когда мы соприкоснулись носками обуви.

– Привет, – сказал я. Она подскочила и быстро захлопнула книгу.

– Привет. Извини, мне осталось совсем чуть-чуть дочитать.

Я сел рядом и взял книгу с ее колен.

– «Ромео и Джульетта»? Ты еще это читаешь?

– Что значит «еще»? У нас вообще-то тест на следующей неделе! – Она выхватила книгу из моих рук и сунула под мышку. Я кивнул, делая вид, будто знаю про тест. – Если хочешь – иди один!

– Оркестр только начал играть. У нас еще есть несколько минут, – заметил я. – Читай пока.

– Хорошо.

Книгу Бекка держала бережнее, чем люди младенцев держат. Я все не мог понять, почему – ведь издание было потрепанное, с надорванными краями. Она скользила пальцем по строкам. Мне вдруг захотелось, чтобы она почитала мне вслух, но я подозревал, что тогда мы нарушим главное правило библиотеки – соблюдайте тишину!

– Я не могу читать, когда ты на меня пялишься! – заметила она.

– Вовсе я не пялюсь. – Но тут Бекка вскинула взгляд и поймала меня с поличным. – Я на книгу смотрел. Ей несладко пришлось, судя по всему.

– Ты когда в последний раз был в библиотеке? – полюбопытствовала она.

Я задумался на секунду.

– Классе в девятом, наверное.

Бекка закатила глаза.

– Вот это да.

– Ты решила быть девушкой, которая осуждает своего возлюбленного? – шутливо поинтересовался я.

– Ну просто… как можно быть таким невеждой! – воскликнула она со смехом.

– Прошу заметить, что я прочел все книги о Гарри Поттере!

Кажется, ее это не впечатлило. Ни капельки.

– Это не считается. Гарри Поттера все читали. У детей это вообще что-то вроде обряда инициации.

Справедливое замечание.

Бекка потянулась за рюкзаком, и наши колени соприкоснулись. Я уставился на ее носки, торчавшие над кроссовками, пока она собирала вещи. Носки были белые, с кошачьими ушками наверху. Я рассмеялся, а она вдруг сказала:

– А тут ведь никого нет.

– И что же?

– Нам ни к чему притворяться, что мы встречаемся, если нас все равно никто не видит.

Еще одно дельное наблюдение.

Бекка собрала свои вещи, и мы вышли в коридор. На подходе к двери, ведущей к футбольному полю, она вдруг дернула меня за руку.

– Что такое? – спросил я, борясь с раздражением. Мне не терпелось попасть к своим.

– А можно я пойду домой и пропущу общий сбор? – Она прикусила губу, точно ей страшно было задавать этот вопрос. – У меня в понедельник тест по алгебре, я хотела подготовиться.

– Бекка, сегодня же только четверг.

Она скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Вот именно. Начать стоило еще неделю назад.

Непонятно было, иронизирует она или говорит всерьез.

На трибунах уже сидели сотни учеников. Вряд ли кто-то заметит, что Бекки среди них нет.

– Ну ладно, – уступил я. – Но завтра-то ты на игру придешь?

– Конечно! – пообещала она.

Я улыбнулся и отступил на шаг.

– Тогда продуктивной тебе подготовки. – Бекка помахала мне и поспешила по коридору, крепко держа в руках книгу.

Я выскочил на поле, опоздав на несколько минут. Директор уже что-то вещал,