«А вы знаете, после чего мама перестала ходить на хоккей?» — спрашивает меня Татьяна Харламова, сестра хоккеиста. И когда я в ответ пожимаю плечами, отвечает: «Когда Валера только начинал, она пошла на хоккей. Папа сразу сказал, что с ней, темпераментной женщиной, сидеть рядом не будет. Мама села в сектор болельщиков другой команды. И чуть не подралась с болельщиками, которые кричали грубости в адрес ЦСКА. Маму забрали в милицию в “Лужниках”, приняв ее за цыганку-скандалистку, и отпустили только после того, как за ней пришел Валера. С тех пор ходить на хоккей она не любила».

Действительно, Бегоня не ходила на матчи, даже когда ее сын стал звездой и его игрой наслаждалась вся страна. Всегда смотрела хоккей по телевизору, на котором у нее стояла иконка святой Бетониты. «Она сидела у телевизора, сильно переживала, держа кукиши за Валеру. И как только матч заканчивается — сразу к окну ждет, когда приедет на ужин Валера».

Отец — Борис Сергеевич, или дядя Боря, как называли его все знакомые Харламова, — стал для Валеры и наставником, и лучшим другом. Все, с кем довелось общаться в процессе подготовки этой книги, вспоминали о Борисе Сергеевиче Харламове с особой теплотой.

«Дядя Боря был очень добрый, настоящий русский человек. Беззаветно любил сына, отдавал ему все свое свободное время. Он был сам спортсменом. То, что он был все время с нами, вызывало неподдельное, сыновнее уважение. У меня отца не было с войны, и я, как мальчишка, тянулся к более старшим людям, потому что это была какая-то опора в жизни. У дяди Бори всегда чему-то можно было научиться. Для меня он был близким человеком. Всегда добрый, всегда говорил: “Валерик, Валерик, ну что ты там?” Практически не помню, чтобы он разбирал какие-то моменты и говорил: “Ты там не отдал кому-то” и прочее. Наоборот, подходил и говорил: “Дело ваше, ребята, разбирайтесь сами на поле, вы всё умеете”. Но было видно, что в душе сильно переживал», — вспоминал Владимир Богомолов.

«Борис Сергеевич был неизменным зрителем и матчей, сыгранных Валерой в Москве, и очень многих тренировок, всегда провожал сына в хоккейные полеты по белу свету и всегда встречал — и не одного его, а всю команду. Человек очень скромный, тихий, предпочитающий слушать, а не говорить (эти его качества в полной мере были унаследованы Валерием), он, однако, весьма здраво судил о хоккее, и для меня было интересным его мнение, — писал Анатолий Тарасов в статье для посмертного сборника статей «Три скорости Валерия Харламова». — Десятилетия простоявшие у станка, мама работала токарем, а отец — слесарем, они ценили в Валере не столько то, что он трудом и талантом своим достиг огромного успеха, уважения всех без исключения товарищей, всемирной славы, сколько то, каким нежным и любящим сыном он был, верным мужем, заботливым отцом. Они не просто вырастили сына, они все отпущенные ему 33 года жили его интересами, он был для них и смыслом существования, и гордостью, и счастьем».

«Цену труда он познал рано, в семье. На примере своих родителей-тружеников. И не случайно отец его, Борис Сергеевич, узнав как-то, что Валерий пропустил тренировку в детской команде, сказал сыну: “Делом либо следует заниматься всерьез, либо не заниматься вовсе… тем более в команде, где ты можешь подвести других. На тренировках, да и вне их”», — вспоминал Борис Кулагин.

В этой счастливой семье и родители, и дети были связаны глубокой и нежной привязанностью друг к другу.

«У него были просто изумительные родители. Изумительные! — вспоминал в беседе первый тренер Валерия Харламова Виталий Ерфилов. — Мы настолько подружились с Борисом и Бегоней, что часто они приглашали меня к себе домой. Дом Харламовых всегда был хлебосольный. Еда в нем была простая, обыкновенная. Бегоня часто говорила: “Что ты в дверях стоишь? Да заходи, и всё…” Она испанка, была такая импульсивная. К Харламовым можно было прийти в любое время. Вспоминается один эпизод, связанный с этим. Однажды мы встретились после тренировки. Тренер Тазов, я, папа Боря. Он говорит: “Пошли ко мне!” Мы кое-что с собой берем, приходим, Бегоня лежит на диване. Говорит: “Ребята, меня радикулит разбил, я подняться не могу, вы уж сами себе что-нибудь придумайте”. Какая женщина бы такое сказала, когда три мужика приходят, как говорится, по пять капель добавить. Да просто выгнала бы, сказала: “Уйдите, я больная, чтобы духу здесь никого не было”. А в этой семье гостеприимство было святым делом, несмотря на хвори и болезни. Вот вам отношение к людям. Человек, будучи больным, извинился, что не может поухаживать за нами. В таком предельном гостеприимном, корректном, доброжелательном отношении к людям и воспитывался Валера. А испанская кровь повлияла и на его темперамент, на чувство юмора, на его отношение к жизни».

«Валера был настоящий друг, каких бывает мало в жизни. Позитивный, веселый с детства. Подружились мы сразу, как я пришел в армейский клуб. Мне тогда было 15 лет, Валера был на год старше. Я никогда не видел, чтобы он на жизнь смотрел как-то уныло и невесело. И не видел ни разу, чтобы ему было грустно. Наверное, в нем это было от испанских генов, — рассказывал Владимир Лутченко, которого Валерий Харламов называл одним из самых близких своих друзей. — Я ездил в ЦСКА из подмосковного Раменского в 64-65-х годах, когда начал вместе с ним играть за юношей. Тогда тренировки начинались поздно и могли закончиться в час ночи. Валера в этом случае всегда звал меня к себе, говорил: “Перестань, куда ты поедешь в Раменское, поздно уже”. Вот так я иногда у них останавливался, и меня всегда встречали как родного и дядя Боря, и тетя Бегоня».

Валера, по воспоминаниям людей, знавших его в детстве, был красивым парнем с запоминающейся внешностью. Черноволосый, с пронзительным взглядом, он выделялся среди сверстников. Еще в школе начал стильно, как сказали бы сейчас, одеваться; любил черную водолазку, которая подходила к его жгучего цвета волосам. Водолазки особенно подходят парням со спортивной фигурой, и на Валере она смотрелась здорово. В него нельзя было не влюбиться — вспоминали те, кто учился с ним в школе или преподавал ему.

Детство Харламова прошло в районе Ленинградского проспекта, недалеко от Дворца спорта ЦСКА, и именно это обстоятельство, по его же словам, во многом повлияло на выбор спортивного пути. Когда ему исполнилось 14 лет, он решил попробовать свои силы уже не в дворовом, а в «серьезном» хоккее.

Хоккей в начале 1960-х годов набирал стремительную популярность в стране, где еще недавно безраздельно властвовал футбол. Мальчишки шли гурьбой записываться в хоккейные секции. Рискнул и Валера, к тому времени закалившийся в дворовых ледовых схватках.

Ситуация в тот судьбоносный для него день, по словам самого Валерия Харламова, развивалась следующим образом. В ЦСКА он попал благодаря своим дворовым друзьям. В 1962 году, когда ему исполнилось уже 14 лет, один из друзей, что был на год младше, предложил ему на следующий день пойти на просмотр в хоккейную школу ЦСКА. Она находилась почти рядом с их домом на Ленинградском проспекте.

«Да зачем, стоит ли?» — спросил Харламов. «Ты что, Валер, там форму настоящую дают. — Товарищ выдержал паузу: — Правда, не всем, надо еще тренерам понравиться». — «Как это понравиться?» — «Ну, покататься там с шайбой по льду. Короче, надо произвести впечатление». — «Ладно, — ответил Валера. — Уговорил. Завтра пойдем».