С наступлением темноты я приступил к подъему, заранее зная, что это едва ли будет удачное занятие: здесь уже приходилось застревать подростком. Тогда меня спасла чрезмерная худоба. В любом случае, нельзя терять присутствия духа.

Упираясь стопами в пазы между бревен, я полез кверху и сразу же застрял: обувь скользила на пыльной древесине. Пришлось вернуться в нишу, разуться и привязать свои «колеса» шнурками к щиколоткам.

Теперь ноги не скользили, однако легче от этого не было. Передвигаться удавалось лишь на выдохе, когда объем груди уменьшался. Деревянная обшивка потрескивала; омоновцы мирно беседовали у паперти. Я давал себе клятву, что в следующий раз, прежде чем совершить подобный поступок, обязательно просчитаю все его варианты и уж непременно учту все его последствия.

Измочаленный, с забитыми пылью ноздрями, с обувью, повисшей на щиколотках, и курткой в руке, я наконец перевалил через верхнее бревно.

– Кто там?! – испуганно крикнул внизу омоновец.

– Да ладно тебе, – успокоил его напарник. – Дерево от жары щелкает.

– Но здание-то старое, – усомнился первый.

– Ну и что, что старое. Все равно трещит от нагрева, – стоял на своем второй.

«Именно! От нагрева!» – радовался я, лежа на ступеньках и приходя в себя. Дышалось легко. Тянуло ветерком. Слава богу. Только не надо в следующий раз совать голову куда попало. Она у тебя одна. Она еще тебе пригодится.

На спине саднило кожу. Я снял рубашку и осмотрел: крови на ней не было. Округлые кончики гвоздей лишь слегка спустили кожу. Такое бывает! И пройдет незаметно!

Внизу произошла смена караула. Над лощиной поднялась пухлая краснорожая луна. Хоть вой от тоски и безнадежности. Следующим утром, учитывая дурной нрав куратора из УВД, операция по извлечению беглеца могла возобновиться.

«Они, может, по бревнышку здесь все раскатают, – лезли в голову дурные мысли. – Иначе для чего держать здесь пост…»

Несомненно, операцию с восходом солнца повторят. Достаточно применить обыкновенную «Черемуху» – и беглец, как жук из дупла, выпадет прямо в руки. Ужас безысходности продрал меня с головы до пят: спасения от слезоточивого газа не предвиделось. Значит, уходить следует ночью. Ближе к утру. Для ухода нужны силы. Их может дать только сон.

Вытянув ноги, я лежал на просторной дощатой площадке, предназначенной для звонаря. Колоколов вверху, конечно, не было давно. Их сняли еще до войны, каким-то образом сохранив. Говорят, они звонят теперь в Моряковке. Сквозь четыре высоких проема на колокольне вдоль и поперек гулял ветерок. Не думал я, что обычная прогулка по родным местам обернется таким испытанием. А все она виновата, ностальгия. Ведь жил же до этого. Ничего не случалось. И еще бы жил. Но нет! Понесло! Приехал, поселился в палатке у реки и сразу попал в историю. Угодил так, что, того и гляди, замуруют вместе с потрохами. Выходит, не мог больше терпеть и откладывать свой визит…

Под утро разбудила прохлада. Луна отошла за лощину. Над заречной низиной угадывался рассвет. Двое бойцов ОМОНа, оставленные дежурить возле входа в церковь, молчали. По-видимому, дверь опять подперли плитой и на том успокоились, а тут и дремота подоспела.

Вариант с дверью отпадал сразу. Можно лишь выдать себя с головой. «Думай, – приказывал я себе, все больше тупея. – Если спрыгнуть с крыши, то еще неизвестно, как приземлишься. Низом тоже не выйти – на каждом окне решетка».

И тут меня осенило: я вспомнил, что обшивка на восточной стороне церкви отсутствует по самый карниз, там голый сруб. Если добраться карнизом до сруба, то по одному из углов можно спуститься к земле. Вариант подходящий. Иначе придется прыгать с крыши. Но прыгать с крыш я с детства не любил, разве что с молоденьких берез, ухватившись за макушку.

Легко сказать: «Лежа животом на карнизе, нащупай ногой угол сруба…» Однажды уже приходилось это делать. Ничего более безвыходного не припомню: ноги идут вниз и не находят привычной опоры, бесполезно болтаясь в воздухе. Ты пытаешься подвести их вперед, к стене, и в этот момент центр тяжести перемещается в пятки. Тебя тянет книзу. Последствия приземления не трудно предугадать.

Можно было использовать куртку, разорвав на ленты и сплетя из нее подобие бычьего хвоста. Но она слишком мала для такого дела. Можно было надрать пакли из пазов в срубе. Но какая это будет веревка – из хрупкой от времени пакли?

Я опустился на чердак, пробрался к отверстию, через которое с помощью «маятника» поднялся вечером снизу. Если предположить, что вновь удастся каким-то образом подтянуть этот предмет и спуститься, то по причине зарешеченных окон уйти будет все равно невозможно.

Вернувшись на чердак, я принялся шарить по стенам, в надежде наткнуться на потеки смолы, собираясь ими намазать ладони и тем самым предотвратить скольжение. Смолы на срубе не было и в помине. В старину умели обрабатывать древесину. Вместо смолы я нашел под ногами металлическую скобу.

Поднявшись на колокольню, я вылез через окно на карниз – металл еле слышно промялся под ногами. «Только бы ты не хрустел», – упрашивал я железо. Чуть ниже шла крыша. Металл может подать голос даже тогда, когда уберешь ногу. Можно идти по коньку, по середине двухскатной крыши, балансируя руками. Под кровлей здесь мощная деревянная опора. Вот и центральный купол. Его можно обойти только по карнизу. Здесь-то и может сыграть злую шутку упругий металл. Я упрямо двигаюсь вперед, щупая ногой поверхность: здесь всегда гремело, это трудно забыть. Жесть приглушенно хрустела под ногами. Только бы не было грохота. Мои руки держали скобу.

Заря заметно прибавилась. Вот и восточный карниз – довольно широкая наклонная площадка.

Опустившись на четвереньки у самого края, я попытался выудить гвоздь из гнезда, подцепив его лезвием ножа, и это удалось: старая древесина не держала в себе металл. Вращая гвоздь, я вынул его из гнезда, вставил вместо него один из концов скобы и, вращая вдоль оси, вогнал как можно глубже. Скоба свисала с карниза почти наполовину своей длины. За нее можно было держаться.

Держась одной рукой за скобу, а второй за гребень кровли, я опустился ногами вниз. Рубашка на животе задралась и мешала, и тут я окончательно сполз с карниза. Скоба прогнулась, руки скользили, зато виден был угол, срубленный «в охряпку». Качнув телом, я ухватил стопами концы бревен и успокоился: осталось перенести к ним по очереди каждую руку. Вцепившись обеими руками в угол сруба, словно паразит в добычу, я стал спускаться и вскоре уже стоял на земле.

Сбоку от церкви, возле столетней ели, темнели гранитом могилы Векшиных. Почетный гражданин вряд ли предполагал, что в будущем кто-то найдет здесь свое убежище. Оглядываясь, я устремился к косогору. Осталось спуститься вниз и забрать тулуп.

Меховое изделие висело на прежнем месте. Я сдернул его с сучка и, перекинув через руку, спустился к болоту. В предутреннее время остро пахло коноплей, крапивой и лопухами. Ноги в росе сразу вымокли. Раздвигая двухметровые заросли, я приблизился к реке: на берегу вверх дном лежал обласок – долбленая лодочка, привязанная тонкой цепью к торчащему из земли тросу. Казалось, долбленки – это уже история. Но вот смотри же: лежит себе обласочек. Бери и плыви. Понадобится весло. Да еще эта цепь. Не зубами же ее перекусывать.