Пауэрскорт заключил жену в объятия.

— Смело вперед, любовь моя. Только учти, пожалуйста, мою слабость к старому креслу.

Пять дней спустя лорд Фрэнсис Пауэрскорт сидел на скамье в центральном нефе Комптонского собора, ожидая начала траурной службы. Пришел он рано. Колокола на древней башне тягуче и заунывно звонили по вернейшему из сынов храма. В усадьбу Ферфилд-парк Пауэрскорт явился под видом старинного друга семьи, прибывшего из Лондона поддержать Августу Кокборн в тяжкие дни похорон и объявления последней воли ее брата. Вопросов Пауэрскорт пока никому не задавал. Просто болтал со слугами. Подолгу тщательно осматривал спальню и кабинет покойного. Неоднократно курсировал между Ферфилд-парком и домом доктора Блэкстафа. Старался прежде каких-либо серьезных бесед сделаться в усадьбе своим, особенно заботясь обаять каждого слугу при каждой встрече. Августу Кокборн изумило резкое улучшение всех бытовых условий. Ванны стали действительно горячими. Пища обрела надлежащую температуру. «Ради мужчины-то они стараются!» — с горечью усмехалась она.

До начала службы оставалось еще немного времени. Позади и чуть сбоку от Пауэрскорта сидели строго одетая в черное Энн Герберт и Патрик Батлер, чьи воротничок и галстук не обнаруживали должного согласия. Патрик обдумывал специальный выпуск, посвященный случившейся несколько недель назад в лондонском королевском дворце кончине старушки Виктории. Выпуск предполагалось составить из поминальных дифирамбов от лица всех более-менее заметных поселений и учреждений графства. Соборного архивариуса удалось сговорить на заметку о благотворном религиозно-нравственном подъеме за годы викторианского правления. Директор здешней средней школы, чудаковатый краевед, согласился написать о совершенно преобразившей город викторианской архитектуре. Глава местной судебной власти, лет тридцать назад пару месяцев прослуживший при дворе, обещал поделиться кое-чем из личных воспоминаний о державной владычице. Нужные материалы (даже от директора школы и архивариуса, прежде жутко волынивших со статьями) уже поступили, и Патрик потирал руки. Своих главных рекламодателей он призвал не упустить шанс, заказав на страницах «Графтон Меркюри» более обширный текст. «Газеты ведь обычно через день выкидывают, — с обезоруживающей честностью объяснял он сегодня поутру владельцу самой крупной местной гостиницы, — но этот специальный выпуск останется как вечная память о смерти королевы. Люди будут хранить этот особый номер со страницами в траурной рамке, передавать его из поколения в поколение. Мыслимо ли не использовать случай и не увековечить заодно и ваш бизнес?»

Унылый колокольный звон продолжал разноситься в холодном, сыром воздухе. Денек был ветреный. Не приобщенные формально, но явственно приверженные англиканской церкви, вороны тучами носились над собором, вплетая в общий мотив скорби свое хриплое карканье. Рассматривая вывешенные в северном трансепте знамена местного полка, Пауэрскорт думал о почившей великой королеве, в чьей армии он служил, чье долголетнее правление[8]столь многое определило в жизни страны. Глядя, как запоздавшие члены общины заполняют последние скамьи, он размышлял, сколько же человек в толпе явившихся проститься с покойным канцлером помнят монарха — предшественника Виктории? Сам он, естественно, не помнил. Наверно, лишь полдюжины из паствы, плотно забившей все ряды, успели — еще детьми — пожить в царствование Уильяма IV. Унаследовав островное королевство, королева Виктория своей мощной властью раздвинула его пределы до невиданно огромной империи, простертой от Ледовитого до Индийского океана. И Пауэрскорт был одним из многих, кто сейчас задавал себе вопрос, не станет ли полыхающая в Южной Африке война с бурами началом заката эпохи. На престол ныне вступил Эдуард VII. Пауэрскорт отчаянно пытался вспомнить хоть что-нибудь насчет Эдуарда VI: боец или повеса, грешник или же кладезь добродетели? В памяти сохранилось только, что это был страстный поборник церковной реформы, который правил между официально учредившим англиканский протестантизм Генрихом VIII и весьма люто восстановившей — на несколько лет — власть католичества Марией Кровавой. Возможно, и Комптонский собор имеет своих мучеников бурной эпохи Реформации. Относительно первых пяти Эдуардов смутно брезжила череда Истязателей и Сокрушителей шотландцев.

Колокола смолкли. Паства дружно повернула головы, глядя, как вносят тело бывшего соборного канцлера Джона Юстаса. Шестеро траурных носильщиков — трое слуг Ферфилд-парка во главе с Эндрю Маккеной и трое церковных служителей — медленно ступали за хором и шествовавшими впереди главными членами капитула. Молодой викарий нес перед епископом и деканом массивный серебряный крест.

Пауэрскорту вспомнилась очень давняя, случившаяся в его детские годы, поездка из католической Ирландии в протестантскую Англию. Они с отцом тогда осматривали красивый собор то ли в Уэльсе, то ли в Глостере, и отец объяснял ему полномочия высших англиканских чинов. Епископ — глава кафедрального храма, духовный попечитель всех священников и прихожан епархии. Декан — управитель, руководящий делами в соборе. Канцлер — секретарь капитула, ведающий также архивом и библиотекой. Архидиакон — помощник епископа по связи между кафедральным храмом и работой в приходах. Регент — организатор музыкальной части церемоний, обычно и органист и хормейстер в одном лице. Вспомнилось, как в саду возле резиденции епископа отец с особенным ехидным удовольствием смотрел на нечестивую игру в крикет, где состязались команды в крахмальных белых ошейниках. «У них не Божья, у них Бойцовая церковь», — хмыкнул он, провожая глазами красный мяч, высоко взлетевший над лужайкой и упавший в клумбу с розами.

Небольшая траурная процессия двигалась мимо Пауэрскорта, носильщики ступали напряженно, опасаясь споткнуться или поскользнуться и опрокинуть мертвеца. Наконец гроб водрузили на стол посреди крытой резной террасы хоров. «Знаю, что жив в веках Спаситель мой, — возгласил декан сильным, звучным тенором, — и что настанет снова день пришествия Его!» Певчие подхватили псалом № 60: «Из рода в род, Ты, Господи, наше прибежище…» Пауэрскорт разглядывал собравшихся. Большинство далеко не богачи, хотя оделись многие на церемонию весьма солидно. Средний класс Комптона: знавшие Джона Юстаса магазинщики, учителя, юристы. Патрик Батлер, вертясь, тоже оценивал ряды: выискивал новых рекламодателей, способных клюнуть на приманку спецвыпуска памяти Ее Величества. Сидевшую рядом с ним Энн Герберт ужасно мучило это неприличное ерзанье.

Паства стоя исполнила «Пребудь со мной» и «Веди меня, Свет добра» на стихи Джона Генри Ньюмена[9]. Епископ прочел отрывок из Библии, архидиакон — еще один. После чего декан, ведомый ассистентом с серебряным крестом, прошествовал к кафедре. Вновь шумно опустившись на скамьи, паства приготовилась внимать.