Питт провел десять минут в напряженном ожидании, мысленно прокручивая предстоящую встречу. Сейчас он задаст вопросы члену кабинета министров относительно, возможно, преступной и наверняка позорной стороны его личной жизни. Он пришел сюда, чтобы узнать правду, и он не имеет права на провал.

Впрочем, ему уже доводилось допрашивать сильных мира сего и раньше, нащупывать болевые точки, которые привели их к убийству. В этом таланте ему не откажешь. Он делал это не просто хорошо, он делал это блестяще. На его счету не один успех, а вот неуспехи можно пересчитать по пальцам. Ему нет причин сомневаться в себе.

Он посмотрел на корешки книг в одном из шкафов. И увидел томики Шекспира, Элизабет Браунинг, Марлоу, а чуть дальше Генри Райдера Хаггарда и Чарльза Кингсли и два тома Теккерея[2].

Услышав, как за его спиной скрипнула дверь, он обернулся.

Как и говорил Наррэуэй, Райерсон был крупный мужчина. На вид ему можно было дать ближе к шестидесяти, однако движения выдавали в нем человека, не просто привыкшего к физическим упражнениям, но черпавшего в них удовольствие. Чувствовалась в них некая врожденная уверенность в том, что он хозяин собственного тела. Сегодня вид у него был слегка встревоженный, слегка усталый, однако в целом он владел собой.

– Мой лакей сказал мне, что вы приехали сюда по поручению Виктора Наррэуэя. – Он произнес это имя с таким показным равнодушием, что Питт мгновенно заподозрил неискренность. – Могу я спросить, почему?

– Да, сэр, – серьезно ответил Питт. Он уже решил, что искренность – это наилучший способ достижения цели, а пожалуй, и единственный. Малейшая фальшь или попытка схитрить, и все его усилия пойдут прахом.

– Египетское посольство в курсе, что вы были в Иден-Лодж, когда там был застрелен Эдвин Ловат. Посланник требует, чтобы вас тоже призвали к ответу как соучастника тех событий.

Питт ожидал, что Райерсон начнет все отрицать, а затем на смену отрицанию придут гнев или страх. Наихудший вариант – это жалость к самому себе или же просьба неким образом избавить его от позора любовной связи, поставившей под удар его доброе имя. Мол, ему неприятна – да что там, омерзительна! – сама мысль о том, каким позором он себя запятнал. Наррэуэй отказался приехать лично именно по этой причине? Чтобы не видеть, как его старый друг опозорил себя, и теперь им лучше не встречаться, чтобы не ставить друг друга в неловкое положение? Ибо в таком случае он сможет, по крайней мере, и дальше изображать неведение.

Реакция Райерсона не имела с этим ничего общего. Да, на его лице читалась растерянность, читался страх, но никакого гнева, никакого негодования.

– Я приехал туда сразу после, – поправил он Питта. – Но я понятия не имею, откуда это известно египетскому посольству, если только мисс Захари не сказала им сама.

Питт пристально посмотрел на него. Ни в его голосе, ни в лице не было даже нотки осуждения. Как если поступи она так, он не счел бы это предательством. Однако, по словам Наррэуэя, она вообще не произнесла его имени. Более того, у нее вообще не было возможности ни с кем поговорить – за исключением допрашивавших ее полицейских.

– Нет, сэр, это не мисс Захари, – ответил Питт. – С момента ее ареста она ни с кем не разговаривала.

– Кто-то должен представлять ее интересы, – тотчас сказал Райерсон. – В посольстве должны позаботиться об этом. Это было бы куда более уместно, нежели если бы это сделал я. Но при необходимости я это сделаю.

– Думаю, будет лучше, если вы воздержитесь от такого шага, – ответил Питт, слегка выбитый из колеи тем, что Райерсон предложил такую вещь. – От этого может быть больше вреда, чем пользы, – добавил он. – И будьте добры, сэр, расскажите мне, что, собственно, там произошло?

Райерсон предложил Питту большое гладкое, обтянутое кожей кресло, а сам сел во второе. Впрочем, поза его осталась напряженной – он подался вперед, на лице его появилось серьезное, сосредоточенное выражение. Он не предложил Питту ни кофе, ни чего-то крепче, но не потому, что был неучтив, а потому, что это просто не пришло ему в голову. Его мысли были явно заняты другими вещами, и он даже не пытался притворяться, что это не так.

– В тот вечер у меня был ряд поздних встреч. Я намеревался приехать к мисс Захари в два часа ночи, но опоздал. И приехал ближе к трем.

– И чем вы добирались до нее? – поспешил уточнить Питт.

– Нанял извозчика. Доехал до Эджвер-роуд, а дальше пару улиц прошел пешком.

– Вы видели, чтобы кто-то покидал Коннат-Сквер, будь то пешком, в карете или на извозчике? – спросил Питт.

– Не припоминаю. С другой стороны, я был не слишком внимателен. Если кто-то и был, он мог уехать в любом направлении.

– Затем вы вошли в Иден-Лодж, – подсказал ему Питт. – Каким входом вы воспользовались?

Райерсон слегка покраснел.

– С переулка. У меня есть ключ от задней двери.

Питт постарался сохранить невозмутимое лицо. Моральные суждения будут только помехой, да и какое право он имеет их выносить? Странно, но у него даже не возникло такого желания.

Райерсон не соответствовал ни единому представлению о нем, какие только имелись у него до их встречи. Питт вынужден начать все сначала, осторожно прокладывая путь через собственные противоречивые эмоции.

– То есть вы вошли через кухню? – уточнил он.

– Да. – По глазам Райерсона было видно, что это воспоминание ему неприятно. – Но я сделал в нее всего один шаг, когда услышал в саду какой-то звук и поэтому снова вышел на улицу. И тотчас столкнулся с мисс Захари, которая пребывала в состоянии крайнего отчаяния. – Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. – Она сообщила мне, что застрелен некий человек и теперь лежит мертвый в саду. Я спросил у нее, кто он такой, и вообще, что произошло. Она сказала мне, что это некий лейтенант Ловат, которого она несколько лет назад кратко знала в Александрии. Тогда он оказывал ей знаки внимания… – Райерсон на миг умолк, подбирая слова, но затем продолжил свой рассказ, давая Питту возможность самостоятельно сделать выводы. – И теперь хотел бы возобновить старую дружбу. Она ответила отказом, однако он не желал его слышать.

– Понятно. И как вы поступили? – нейтральным тоном спросил Питт.

– Я попросил ее показать мне его и пошел вслед за ней туда, где на земле лежало его тело, наполовину скрытое лавровыми кустами. Я подумал, вдруг он еще жив? Я надеялся, что, когда она нашла его, он просто был без сознания, она же испугалась и приняла его за мертвого.

Однако когда я опустился рядом с ним на колени и присмотрелся, я понял, что она права. Он действительно был убит, причем с довольно близкого расстояния, выстрелом в грудь, и был однозначно мертв.

– Вы видели пистолет?

Взгляд Райерсона не дрогнул, однако внешнее хладнокровие явно стоило ему немалых усилий.