Так получилось, что на очередной остановке в салон вошли две женщины примерно одного возраста и сели они как раз напротив Геннадия Петровича. Не обращая особого внимания на мужчину, они повели неторопливый разговор о своем. Сперва осторожничая, осматриваясь, чтобы их – не дай Боже – кто подслушал, а позже, войдя в азарт, забыли про конспирацию: разговаривали так, вроде бы у себя на кухне. Только, заметил Геннадий Петрович, одна из них, в новом шикарном пальто и черной шляпке с золотым перстнем на левой руке, то и дело поглядывала на него, словно хотела определить по лицу мужчины, интересно ли ему то, о чем они судачат. Ну, и, конечно же, не забывала она про шарм незамужней и озабоченной – про это уже догадался старый холостяк – женщины. Она исполняла эту роль филигранно, и тогда ее лицо становилось еще более красивым и привлекательным. Геннадий Петрович сразу оценил: «А ничего женщина! И незамужем. Может, попробовать заговорить? Но о чем спросить? Да и неудобно как-то…» Может, потому Геннадий Петрович и был старым холостяком, что не мог первым заговорить с девушкой, позже – с женщиной… Хотя его старались познакомить близкие люди, однако что-то не складывалось: жених и невеста, как говорят в таких случаях, не находили общего языка. И вот теперь он смотрит на эту красивую женщину, которая то и дело осторожно и заинтересованно поглядывает на него, и чувствует, как горит его лицо. А она, снова глянув на мужчину, повернулась к соседке и заговорила дальше:

– Или вот вчерашняя история.

– Ну, ну, – подставила поближе ухо напарница.

– Ты же знаешь Нинку с Дворникова?

– Нинку?! Так а кто ее, скажи, не знает?

– Знаешь, конечно же. Ей бы в доме бракосочетания или как там работать, а она на заводе в комбинезоне по цеху ходит, сама видела. Убирает или что? Так вот Нинка дала мне телефончик одного мужчины. Положительно охарактеризовала. Не пьет, не курит.

– Может, больной?

– И у меня также сомнения подкрались первоначально…

– Ну, ну.

– На, говорит, позвони. Один живет. Квартиру имеет. А мне, ты же знаешь, квартира вовсе не нужна – своя есть. Потревожь, может, что и склеится. Может, и сойдетесь. Шанс есть.

– И ты набралась, Светка, духу, позвонила? – продолжала любопытствовать подруга.

– Да, да. Набрала номер. Представилась. Сослалась на Нинку, а они, между прочим, земляки, из одной деревни, некогда тискались даже. Х-хи!..

– Ой?

– Не вру. Нинка сама призналась. Передала ему от нее привет. А он и не мычит и не телится. Я десять слов, он мне одно. И то одно нехотя, видно же, словно под принуждением говорит. Вижу, Федот, да не тот. Мне такой мужчина нужен, как я сама: чтобы поговорить так поговорить, чтобы поесть – так поесть. – И когда Светлана шепнула соседке что-то на ухо, они сразу разразились смехом. – А этот, чувствую, такой же трутень и в постели. Хлюпик какой-то, наверное. Ни рыба, ни мясо. Может, не в духе, думаю. Бывает же, что с человеком что-то не так. Луна, может, не тем боком к нему повернулась.

– Взяли бы и встретились, – посоветовала напарница.

– А надо ли? – Светлана задумалась и посмотрела на Геннадия Петровича. Тот отвернулся.

– По телефону же чаю не попьешь, – заметила подруга.

– Оно-то так. Но я уже в этих мужчинах, кажется, научилась разбираться. Хорошо, говорю ему, вы, похоже, сегодня устали, отдыхайте. Как только соберетесь с мыслями и посчитаете нужным, у вас есть номер моего телефона, звоните. Если имеете желание. А про встречу я как-то и не подумала тогда. Правда.

… На очередной остановке Геннадий Петрович вышел из автобуса, хотя до рынка было еще ехать и ехать. Он осторожно потрогал лицо, которое пылало еще сильнее. Запылает! Та же Светлана ему и позвонила вчера. И такая вот неожиданная встреча. И хотя ему она понравилась как женщина – красивая с лица, не худоба какая-то, все при ней, однако как же позвонить теперь? Она же, конечно, его запомнила и при встрече обязательно узнает. Куда смотреть тогда, в какую сторону?

Он ходил по рынку, приценивался к продуктам, а из головы не выходила Светлана, сидела занозой.

«И надо же было мне ехать в этом автобусе?! – почему-то укорял себя Геннадий Петрович. – Да еще и оказаться напротив… Как же быть теперь? Как? Если бы хотя она про меня не говорила разной чуши… А теперь и ей, по-видимому, стыдно, неловко будет… И что за жизнь, скажите?!»

Геннадий Петрович набрал сумку продуктов, и кус сала, конечно же, также купил, и быстро пошел на автобусную остановку. «Позвоню! Обязательно! И набьюсь на встречу! Будь что будет!» – твердо решил он. А когда зашел в автобус, то – не чудеса ли! – сразу же встретился глазами со Светланой. На этот раз она была одна.

И Геннадий Петрович подсел к ней. Она подвинулась.

– Это я… – посмотрел он на женщину.

– А это я, – улыбнулась Светлана.

– Может, ко мне? Или к вам – как?

Светлана удивленно смотрела на Геннадия Петровича:

– Вы случайно меня с кем-то не спутали?

– А за приветы от моей землячки Нинки большое спасибо, – мужчина улыбнулся.

Светлана более внимательно, показалось, смерила глазами Геннадия Петровича и, слегка улыбнувшись, тихо промолвила:

– А по телефону действительно чаю не попьешь. Выходим?

– Да!

Они шли по улице и о чем-то весело, энергично судачили. И складывалось такое впечатление, что эти люди были знакомы очень давно.

Где-то в конце мая, как только городские клумбы вспыхнули-загорелись всеми цветами радуги, Катьку цапнули прямо за руку на клумбе перед общежитием. И кто – старый, на вид неказистый, всегда сонный, будто та прошлогодняя муха, дед Михалыч. Он подстерег девчонку, выдержал надлежащую паузу, пока та не втянулась в запрещенное занятие (а цветочки, кстати, Катька рвала не спеша, все равно как на лугу или в своем деревенском палисаде), и, решительно выдвинувшись из-за телефонной будки, громко потребовал:

– Стоять!

Катька и остановилась. Другая бы дала стрекача, а она – нет, она улыбнулась Михалычу, показала букет:

– Красивый, правда?

– Стоять! – повторил старик и молодцевато очутился около девушки, взял за руку. – Ага, попалась! А я думаю, кто цветы истребляет? Ты, значит, королева. Да-да. Ну, пошли, значит? – Михалыч потащил Катьку за собой в общежитие, не переставая сыпать словечками – Это же надо – городскую красоту уродовать! Люди, значит, втыкают семена, поливают, приглядывают…

Катька молчком плелась за стариком, не выпуская из рук красивый букет, а дед продолжал воспитывать ее:

– Если же каждый по одному цветку… по одному цветку даже сорвет если каждый – что же будет, а? Где же наберешься этих самых цветов? Непорядок! Распустились, понимаешь!

Перед входом в общежитие Катька все же заупрямилась: