лето, одичаешь, научишься о себе заботиться, только держи теперь ухо востро.

Кот, щурившийся до этого, приоткрыл один глаз и вопросительно взглянул на него.

— Нечисть, — объяснил Тойво. — В лихие годы нечисть отовсюду вылазит. Красные, белые — без разницы. Коли нет Господа в душе у человека, заводится что-то другое. Совесть — это и есть Господь, она у всех одинакова. Чем глупее мужчина, тем охотнее он эту совесть душит. Ну, а чем глупее женщина — тем она страшнее для всех ее окружающих. Так что держись подальше от них, да и от детей — тоже. Да что я тебе говорю — ты сам все прекрасно знаешь. Взял бы я тебя с собой, брат, да коты не любят ездить. Но ты со мной и сам не поедешь. Коты — животные умные.

Глаза у него начали смыкаться, усталость и переживания потащили молодой организм в сон да дрему. «Британец» еле слышно мурчал, потом высвободился из-под обмякшей руки Тойво и заговорил.

Он принялся рассказывать почему-то о Николае Дмитриевиче Пильщикове, временами сам себя перебивая вопросами.

— Этот Пильщиков был головой! — говорил кот. — Николай Дмитриевич, профессор, штучки разные изобретал, в Киеве одно время студентов учил. Потом в Петербург подался, а немцы — за ним.

— Зачем он этим немцам сдался? — тут же спросил сам себя кот.

— Да уж было зачем, — ответил кот. — Он такого наизобретал с земной энергетикой, что мог в своем Киеве слышать, как дождь идет в Америке. Это сейчас радиоволны, тогда же был эфир. Говорят, сам Тесла у него идеями подпитывался. А у Тесла — Маркони подворовывал.

— Ну, ты загнул! — восхитился кот. — Где Тесла, где Маркони, а где этот Пильщиков! Его никто и не знает.

— Значит, не надо его знать, — объяснил кот. — Заглянул он в такие места, о которых простой смертный и думать боится. Тесла тоже заглянул, но не так далеко. У Пильщикова крыша-то слегка и поехала под откос. Начал он видеть щупальца к каждому человеку, точнее — почти каждому.

— Откуда щупальца-то?

— С самого неба, знамо дело.

— Божеские, что ли?

— Небо большое, там не только бог, там и не-бог может быть. Николай Дмитриевич начал видеть те эфемерные создания, что нечистью именуются. Бесы, бесы, везде бесы, а молодая жена его только подзуживала. Немка была, говорят.

— Так что, этот профессор от науки в религию ударился?

— Так наука для того и нужна, чтобы постичь религию. В общем, нашел он способ бесов изгонять и от щупалец избавляться, тем самым обнаружив и противоположный путь: бесов подсаживать и щупальца вживлять. Даже тем людям, у которых против бесов иммунитет вырабатывается.

— Святым?

— Ну, сейчас святым любого убийцу назначат, лишь бы политическому моменту соответствовал. Нет, это те, кого никто и не знает, зачастую — отшельники. Большая часть народа на Земле — управляема, меньшая — неуправляема. Мечта любого властителя: контролировать всех, всеми управлять, то есть эту меньшую часть нужно подчинить, а, если это не удается, то истребить. Но вот какая неловкость: эта меньшая часть людей — и есть ум Земли, ее информационное поле, ее потенциал. Поубивают всех нахрен — капец Земле, как таковой. Радуга пропала, Всемирный Потоп случился, только новый Ной спасется. А, может, уже и не нужен будет никакой Ной — проект «человечество» закрыт (об этом в моих книгах «Радуга 1, 2»).

— Чего это тебя на воспоминания об этом Пильщикове потянуло? — интонация у кота сделалась озабоченной.

— Так сегодня ровно десять лет, как я к нему в Петербург человечка возил — тогда я там извозом промышлял. Немец был, он Николая Дмитриевича и убил из револьвера выстрелом в голову. Как раз за день до того, как у Пильщикова намечалась встреча с Вернадским. Подсчитали немцы, что если эти двое друг друга поймут, все мечты о мировом господстве рухнут. Потом, конечно, объявили это дело самоубийством, хотя пистолет лежал на столе, а тело нашли на кровати. Опять же, наследил этот немец на подоконнике, пока в комнату к Пильщикову пробирался. Ох, и разговорился потом убийца, никак не мог речь свою унять. И по-русски, и по-фински, и по-тарабарски. Вышел у Волковки, повернул к кладбищу и пропал.

— Ну, что же — бывает. Постой, а это кто?

Антикайнен почувствовал грубый пинок по своему боку и открыл глаза. Кота и след простыл. На него смотрели жуткие в колеблющемся пламени свечи лица двух человек. Тот, что постарше, со свечкой в руках, отступил назад на несколько шагов. Молодой же, напротив, встал еще ближе, явно примеряясь, чтобы снова лягнуться.

Тойво перекатился через плечо, одновременно поднимаясь на ноги. Используя инерцию своего движения, добавляя к нему ускорение поворота на месте, он по широкой дуге выбросил вперед ногу и всадил ее прямо в ухо любителю попинаться. При этом Антикайнен не произнес ни одного слова, а столь неожиданно получивший по башке парень сказал «хек» и улетел на ближайшую детскую кроватку. Вновь подниматься на ноги он не торопился, притворившись крепко спящим.

— Ты это чего? — голосом кота спросил взрослый мужчина.

— За Пильщикова ответишь, — сказал ему Тойво.

Свеча в руках у ночного визитера задрожала, вероятно, он изрядно расстроился.

— Я не виноват, я только возил, мне Николая Дмитриевича всю жизнь было жалко.

— Здесь что делаете?

— За домом пришли посмотреть, хозяева так и не вернулись.

Лицо говорившего показалось Антикайнену смутно знакомым. По ночам, вообще-то, по чужим домам ходят только с определенной целью. Но не с такими лицами. Родственник? Тогда пришел бы днем. Опять же, знает, что хозяев нет. Мент? Так тех за версту видать, они до самой своей смерти в избранность верят, придурки. Кто же тогда?

Железнодорожник! Он был в конторке, когда Тойво интересовался о поезде, на котором вывезли семью Лотты. Стало быть — это мародер, точнее — это мародеры.

— Назови мне причину, по которой я тебя не должен убивать, — сказал Антикайнен, отобрав у волнующегося мужчины свечу. — Только, умоляю тебя: ни слова про больных родственников, малых детей и грех на душу.

Ночной грабитель затрясся, как осиновый лист, несколько раз сглотнул пересохшим ртом, потом спросил:

— А с этим что? — он кивнул на тело своего подельника, так и пребывающего до сих пор в стране вечной охоты.

— Ну? — грозно пророкотал Тойво, пропустив вопрос мимо ушей.

— Я литеру столыпинского вагона знаю, по ней можно определить, куда отвезли людей.

—