Мы поели, потом я помогла ему убраться.

— Попозже сходим с тобой прогуляться, — сказал он. — Ты не против?

Я сказала, что нет, и он явно обрадовался.

— Я только пойду почитаю газету, ладно?

И я поднялась наверх. Как только я осталась одна, у меня пошли круги перед глазами, голова стала тяжелая и в то же время легкая, как шарик. Я ни за что не могла ухватиться. Все казалось призрачным. Я оглядывалась вокруг: вот дом, в котором я живу, но глаза ничего не узнавали. Мне вдруг захотелось убежать далеко-далеко. Надо было успокоиться.

Я села на край кровати, в которой спала. Надо ее заправить, что ли. Прибраться. Как-то занять себя. Я взяла подушку, хотела ее взбить, и в этот самый момент раздался какой-то зудящий звук.

Я не сразу поняла, что это за звук. Низкий, настойчивый. Нет, это была мелодия, тихая, приятная. Моя сумка валялась на полу, я подняла ее и поняла, что звук идет изнутри. Я вспомнила, что Бен говорил что-то про телефон.

Достала аппарат. Он светился. Я долго смотрела на него. Какая-то часть моего сознания, похороненная глубоко на задворках памяти, точно знала, от кого этот звонок. Ответила.

Мужской голос произнес:

— Кристин? Вы меня слышите?

Я сказала «да».

— Это ваш доктор. Все в порядке? Бен с вами рядом?

— Нет, — ответила я. — Он… А в чем дело?

Он представился и сказал, что уже несколько недель у нас занятия.

— Мы занимаемся вашей памятью. — Я не ответила, и он продолжал: — Вы должны мне доверять. Пожалуйста, загляните в шкаф в вашей спальне. — Он снова помолчал. — Там в самом низу обувная коробка. Откройте ее. Там лежит ваш дневник.

Я бросила взгляд на шкаф.

— Но откуда вы знаете?

— Вы сами мне сказали, — ответил он. — Мы встречались вчера. И вместе решили, что вы начнете вести дневник. Именно тогда вы мне сказали, где будете его прятать.

Я вам не верю, — чуть не сорвалось с языка, но это было бы невежливо, кроме того, это была не совсем правда.

— Ну что, посмотрите? — спросил он. Я сказала, что посмотрю, и он добавил: — Тогда не теряйте времени. И ничего не говорите Бену.

Я не нажала «отбой» и прямо с телефоном подошла к шкафу. Доктор говорил правду. В самом низу шкафа стояла обувная коробка — синяя, с крышкой от другой коробки с надписью Scholl. А в ней лежал ежедневник, завернутый в кусок ткани.

— Нашли? — спросил доктор.

Я достала и развернула находку. Ежедневник был из коричневой кожи, видимо, дорогой.

— Кристин?

— Да-да. Дневник у меня.

— Отлично. Там есть записи?

Я открыла дневник и на первой же странице прочитала: «Меня зовут Кристин Лукас. Мне сорок семь лет. У меня амнезия». Мне стало страшно и интересно. Как будто шпионишь, только за самой собой.

— Есть, — сказала я.

— Прекрасно! — сказал доктор, пообещал, что позвонит завтра, и мы разъединились.

Я не двигалась. Опустившись на пол прямо у распахнутого шкафа, так и не убрав постель, я начала читать.

…И была ужасно разочарована. Потому что не помнила ничего из того, о чем читала. Никакого доктора Нэша, никаких кабинетов, в которых мы якобы встречались, никаких тестов, которые я вроде бы проходила. Я только что слышала голос этого человека, но не могла представить ни его самого, ни нашего разговора. Дневник читался как триллер. Но потом я нашла между страниц фотографию. Это был дом моего детства, дом, в котором я бы с такой радостью проснулась. Он был реальным, это была зацепка. Значит, я встречалась с доктором Нэшем, и он дал мне этот снимок, этот осколок моего прошлого.

Я закрыла глаза. Вчера я описывала вслух свой дом, банку из-под сахара, вспоминала, как мы собирали ягоды. Помню ли я все это? Могу ли восстановить что-то еще? Надеясь вспомнить что-нибудь новое, я подумала о маме, о папе. Появлялись безмолвные образы. Блекло-оранжевый ковер, ваза оливкового цвета. Желтый детский комбинезончик на кнопочках спереди и вышитым на груди утенком. Ярко-синее пластиковое сиденье для машины и поблекший розовый горшок.

Вещи, краски… Но ничего о моей жизни. Ничего. «Где же мои родители?» — подумала я и вдруг впервые ясно осознала, что их нет в живых и я это знаю.

Я вздохнула и присела на край незаправленной кровати. Между страницами дневника лежала ручка. Почти бессознательно я взяла ее и приготовилась писать. Приставив ручку к бумаге, я прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться.

Именно тогда что-то произошло. Именно в этот миг мысль о смерти родителей запустила некий механизм, и я словно очнулась от долгого, глубокого сна. Ожила. И не постепенно, а резко. Как от удара током. Я вдруг очутилась не в собственной постели с открытым дневником в руках, а совсем в другом месте. Там, в прошлом — которое, как я думала, утрачено навсегда, — почти осязая и чувствуя вкус окружающего. Я начала вспоминать.

Вот я прихожу домой, в тот самый дом, где выросла. Мне лет четырнадцать, я ужасно хочу поскорее дописать рассказ, над которым работаю, но вижу на столе записку: «Мы вернемся поздно. Дядя Тед заедет за тобой в шесть». Я беру себе попить, сэндвич и усаживаюсь к ноутбуку. Миссис Ройс говорит, что я пишу ярко и неординарно, она считает, что я бы могла писать профессионально. Но я не знаю, что писать, не могу собраться. Я просто закипаю от ярости. Это все они. «Где они? Что они делают? Почему не взяли меня с собой?» Я смяла листок и бросила в угол.

Картинка пропала, но тут же возникла другая. Более напряженная, более реальная. Отец везет нас на машине домой. Я сижу на заднем сиденье, уставившись в точку на лобовом стекле. То ли дохлая мошка, то ли грязь. Неважно. Я заговорила, сама того не ожидая.

— И когда вы собирались мне сказать?

Молчание.

— Мама!

— Кристин, — говорит мама. — Не надо.

— Папа! Когда вы собирались мне сказать? — Молчание. — Папа, ты умрешь?

Он оборачивается ко мне и улыбается.

— Нет, солнышко. Конечно, нет. Разве что когда стану совсем стареньким. В окружении целой толпы внуков.

Но я знаю, что это неправда.

— Мы будем бороться, — говорит отец. — Я обещаю.

У меня перехватило дыхание. Я открыла глаза. Все, картинка исчезла, испарилась. Я сидела в спальне, в которой проснулась сегодня утром, но на секунду она показалась мне странной. Какой-то плоской. Бесцветной, лишенной энергии, словно я смотрела на старую, выцветшую фотографию. Как будто ураган из прошлого высосал всю жизнь из настоящего.

Я опустила глаза: вот он, мой дневник. Ручка выскользнула у меня из пальцев и скатилась на пол, оставив на странице неровную синюю линию. Сердце билось как бешеное. Я вспомнила! Причем что-то существенное, важное. Значит, ничего не потеряно. Я подняла ручку и начала быстро все записывать.