Хоть и был Ордин-Нащокин готов к неожиданному повороту событий, но слова герцога ошеломили уроженца Псковского воеводства. Он молчал, не зная что и сказать. Ведь речь шла о перекройке карты Европы!

Герцог понял настроение дипломата и решил: надо объясниться, чтобы потом не появилось недоверия:

– Я не забыл, как король Польши Владислав, сюзерен герцогства Курляндского, пятнадцать лет назад, после смерти моего дяди, добивался, чтобы герцогом стал его брат, кардинал Ян Казимир – нынешний король Польши. Это надо же додуматься, выдвигать иезуита на роль монарха в лютеранской стране! Мне стоило тогда огромных усилий оградить лютеранскую Курляндию от этого католического святоши, а престол сохранить для династии Кеттлеров, которую я представляю.

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин понимающе кивнул: да, непросто наследнику престола небольшого герцогства сломать планы короля одной из крупнейших стран Европы. А герцог Якоб вновь удивил его:

– Вы знаете, что я вырос без отца?

– Не знал, ваша светлость.

Ордин-Нащокин не мог взять в толк, какое отношение имеют детские годы Якоба Кеттлера к наступлению русской армии на Ригу.

– Поначалу герцогом курляндским был мой отец Вильгельм. Король Владислав вмешался во внутренние дела герцогства и согнал моего отца с престола, изгнал его из Курляндии. Папа пропал без вести, я даже не знаю, где его могила. И существует ли она. Я стал герцогом лишь потому, что мой дядя умер бездетным. Да, король Владислав и нынешний король, его братец Ян Казимир, нарушали свои обязательства перед Кеттлерами, и я вправе не считать Речь Посполитую своим сюзереном.

Ордин-Нащокин подумал про себя: «Поляков ты не любишь, но почему готов выбрать Россию?» Между тем его светлость продолжил:

– К тому же нынешний польский король Ян Казимир не может защитить даже самого себя, не то что своего вассала. Если Курляндия останется частью Речи Посполитой, я всегда буду жить под угрозой шведского вторжения. А власть шведов не сулит моей родине ничего хорошего: они будут стремиться превратить Курляндию из вассала в свою провинцию, добьются того, что вся торговля станет идти через Ригу, где пошлину собирают для шведской казны. Я не для того построил в Виндаве[8] порт и судоверфь, завел колонии в Африке и Америке, чтобы Курляндия стала задворками Швеции. Я согласен переменить сюзерена. Но, разумеется, порядки в Курляндии останутся прежними. И я не должен буду платить царю никаких налогов, как не плачу их сейчас польскому королю.

– О сем лучше говорить с государем всея Руси, мне он сие обсуждать не поручал. Могу лишь передать все, что слышал, дьяку Посольского приказа, – ответил герцогу Ордин-Нащокин.

Казалось, что посол и герцог были предельно искренними. На самом деле ни тот ни другой не говорили всей правды, не обсуждали очень важных вещей… Дорого, ох дорого, заплатит вскоре герцог Курляндии и Семигалии за то, что не стал обсуждать сложнейшие проблемы отношений с Россией! Хотел быть хитрее всех, а перехитрил сам себя. Пока же он размышлял: «Кажется, мне удалось убедить посла в своей честности, не сказав ему всего». Курляндский герцог утаил главное из того, что побуждало его стать вассалом русского царя. Все давние планы герцога сделать Курляндию сначала богатой, а затем и могущественной, сейчас рушились. Он много лет строил пороховые мельницы, готов был продавать в Европу виндавские океанские корабли, вывозил из Курляндии рожь, но хорошие времена кончились… В Европе завершилась Тридцатилетняя война, в которой участвовало большинство стран Запада. Спрос на оружие и продовольствие резко упал, курляндский герцог Якоб не знал, куда пристроить свой порох. А продажей металлических котлов в Польшу и ловлей в садки лососей можно было заработать разве что на содержание двухсот его мушкетеров. Планы создания великой Курляндии приходилось откладывать. О, если бы через Виндаву шел транзит товаров с Руси! Герцог готов был молиться на персидский шелк, сибирские меха, русский лен, пеньку – ценнейшее сырье для производства корабельных канатов. Десятки его кораблей везли бы эти товары в Европу из незамерзающего Виндавского порта, его прибыли увеличились бы настолько, что реальностью стали бы большие города, своя армия. И глядишь, с богатым вассалом русского царя стали бы почти на равных говорить немецкие курфюрсты, датский король…

Друйский воевода Ордин-Нащокин уже пришел в себя после неожиданного признания курляндского герцога и хладнокровно рассуждал про себя: «А нужен ли нашему царству такой подданный, что не платит никаких податей? Впрочем, то пусть решает государь Алексей Михайлович. Ясно, хочет герцог, чтобы наши товары через его порт шли, ему прибыль приносили. Выгодно ли, чтобы лен и пенька отправлялись в Европу не через Архангельск, а через Виндаву, о том пусть Боярская дума думает. Пока же курляндцы пусть пошлют в Ригу манифест и тем сослужат службу царю».

Практичный канцлер Курляндии барон Фалькерзам сел в стоявшее у стола кресло, взял в руку гусиное перо. Пояснил:

– Надо написать манифест к рижанам. Для этого я должен знать, что именно готов обещать им русский царь.

Тут пришел черед Ордина-Нащокина удивить курляндцев. Посол вытащил руку из кармана камзола и протянул канцлеру лист с написанным заранее на немецком языке текстом:

– Вот! Я не смел бы утруждать вас написанием манифеста, достаточно лишь подписать его.

Герцог Якоб повернулся к своему канцлеру и высказал тому любезность в адрес посла:

– Вот как нужно вести переговоры!

Курляндский герцог взял лист, прочел манифест и передал бумагу барону Фалькерзаму. Тот обмакнул перо в чернильницу и разборчиво подписался, после чего поставил под текстом печать. Тем временем герцог Якоб соизволил лично подойти к двери, открыть ее, взмахом руки подозвать слугу и дать тому команду, что делать. Слуга ушел и буквально через минуту вернулся, неся на подносе три рюмки.

– Сейчас вы убедитесь, господин посол, что в Курляндии есть не только собственное вино, но и отменный шнапс, – заметил курляндский монарх.

«А все-таки немчура и есть немчура, – подумал про себя Ордин-Нащокин. – Воистину верно: наше платье – не по ним, а ихнее – не по нам. Рюмочки-то махонькие, едва распробуешь».

Выпив рюмку, счел нужным сказать:

– Давно не пил столь отменного шнапса.

Герцог уже собирался покинуть библиотеку, но последовавший за сим вопрос Ордина-Нащокина показал, что еще не все важные темы обсуждены:

– Ваша светлость! А не призвать ли к переходу на сторону Москвы и лифляндских дворян?

На лице герцога появилась ироническая улыбка:

– Крупнейшие помещики Лифляндии уже… шведы. Старый канцлер Оксеншерна завладел городами Венденом и Вольмаром[9], заполучил несколько замков и все ему мало – стал скупать имения. Бывшему лифляндскому губернатору Густаву Горну достались Мариенбург и Шваненбург[10]. Есть свой город и у рода первого генерал-губернатора Лифляндии – семьи Крусов. Шведским дворянам уже принадлежат две трети лифляндских земель. Именно поэтому шведы станут бороться за них так, как боролись бы за кусочек земли самой Швеции.