Борецков вдруг почувствовал стыд.

Они шли через лагерь, прикрывая друг друга — и взрослые суетливо прятались в своих хижинах, а дети, еще не привыкшие бояться, перебегали за ними, их становилось все больше и больше. Из-за дыма было плохо видно, слезились глаза, но под ногами были кости, как после бойни, а прогалы в дыму открывали картины, достойные самого Иеронима Босха[10]. Даже люди здесь были почти что не людьми — темные, кривоногие, в грязной одежде, согбенные, передвигающиеся почти как обезьяны…

Это был две тысячи шестнадцатый год от Рождества Христова. Территория Российской Империи.

Сашка вдруг понял одну простую вещь. Что тот беспилотник, который постоянно следит за ними, недреманное око в небесах, обеспечивающее и наблюдение, и связь, а если нужно будет, то и огневую поддержку ракетами, — стоит дороже, чем кров и нормальная жизнь для этих людей. Для всех этих людей. Что в терроре есть что-то, что они не поняли до конца, не осознали. Что террорист — это не просто цель в прицеле твоего автомата, что это не объект ненависти, не фотография в деле оперативной разработки. Что это тоже человек — и стать террористом его подвигли какие-то жизненные обстоятельства. Что если единственный способ вырваться отсюда — это пойти в контору типа «Проповедь и джихад», как ту, которую они только что разгромили, и завербоваться террористом, — то в этом вина обеих сторон. Не только англичан — весь мир виноват в этом, даже русские. Виноват тем, что в мире, который они выстроили и который защищают с оружием в руках, нет места вот этим людям. Не предусмотрено. Просто проектом не предусмотрено. Тогда этим людям ничего не остается, кроме как бороться, бороться за то, чтобы уничтожить мир, в котором им не предусмотрено места. Чем такой мир лучше вообще никакого.

Он, боец отряда специального назначения ГРАД[11], выходец из интерната, у которого отец один — Его Величество, — не должен был так думать. Но он так думал.

Что-то было неправильно в мире.

— Медведь, это Антарес, слышишь меня? Связь пропадает…

Сашка поправил гарнитуру:

— Медведь на связи.

— Поторопись. Осталось немного. Направление верное.

— Понял…

Он хлопнул «нищего» по спине:

— Поднажмем. Направление верное…

В дыму мясоварен впереди показался мост. По нему шла железная дорога, сейчас не действующая…

— Антарес, наблюдаю мост перед собой…

Антарес не успел ответить — совсем рядом свистнула пуля. «Нищий» и Борецков шарахнулись в стороны.

— Черт! Обстреляны, враг по фронту!

— Медведь, противник на мосту, он увидел вас. Он бежит!

— Понял! Он на мосту, вперед!

Не стреляя, они побежали вперед, кидаясь то в одну сторону, то в другую, чтобы помешать взять верный прицел. Тут дорога уже была получше, без грязи и костей, впереди была железнодорожная насыпь…

— Антарес, вы видите его?

— Медведь, противник бежит, поднажмите…

— Вас понял. Поднажмем!

Они вскарабкались на крутую, щебеночную осыпь моста на четвереньках…

— Чисто!

Впереди, в плывущей над рекой дымке виднелась дергающаяся спина бегущего, черная чалма. Сашка распластался на рельсах в положении лежа, прицелился из автомата, готовясь стрелять, но «нищий» пихнул его, заставляя подняться.

— Нельзя. Пошли.

Бежать по шпалам было тяжело, они были вымотаны до предела. Поезда ждать не следовало, не было тут поездов, но в любой момент можно было споткнуться и раскровенить все лицо. Человека в черной чалме уже не было видно.

— Антарес, нет визуального контакта! Нет визуального контакта!

— Медведь, за мостом направо. Ублюдок снова бежит.

— Понял…

— Медведь, осталось немного. Ястреб-три занимает позиции в полукилометре восточнее вас. Вы гоните его прямо на засаду, держитесь…

Легко сказать…

Мост кончился. Снова насыпь, внизу зелень — здесь берег укрепляли англичане, такого свинарника, как на противоположном берегу, нет. Что-то вроде курорта тут хотели создать… вроде бы…

Снова свистнула пуля, но они были уже так измотаны, что не обратили внимания. С оружием в руках они бежали по склону, чуть не падая. Сашке вспомнился их инструктор по альпинистской подготовке. Когда они встретили такую же вот осыпь на скале и надо было спускаться после тяжеленного подъема с рюкзаками — кто-то из кадетов предложил просто съехать вниз, как на горке. Инструктор тогда сказал — до низу только уши твои доедут…

— Антарес, мы обстреляны, попаданий нет. Дайте вектор движения.

— Медведь, у меня плохие новости. По фронту от вас вооруженные люди, они бегут по направлению к вам.

— Мать… Возможный контакт с фронта!

Они моментально шарахнулись в стороны, чтобы не зацепило одной очередью. Оружие — перед собой, в сторону возможного контакта.

— Антарес, вопрос — сколько их?

— Пока вижу троих. Вооружены автоматами. Занимают позиции…

— Антарес, где именно?

— Двое у пикапа. Старый белый пикап. Еще один — противоположная сторона улицы, за углом…

— Антарес, вас понял. Что с основной целью?

— Нам удается отслеживать ее, она идет прямиком в засаду…

— Черт, если мы не будем ее подпирать, она остановится. Останется здесь, и придется выкуривать ее отсюда. Идем вперед!

Впереди были какие-то строения, возведенные явно местными, не англичанами. Все сильно походило на строительный городок, заброшенный в связи с последними событиями.

— Антарес, давай отсчет до засады.

— Идешь правильно, на повороте направо. Так… сто пятьдесят. Сто сорок пять… сто сорок… Сто тридцать пять…

Как и всегда бывает — план застать засаду врасплох и самому стать для нее засадой рассыпался на куски при столкновении с реальностью. Справа открылась дверь, появился бородач с помповым ружьем. Увидев двоих, он вскинул оружие.

— Аллах Акбар!

Две пули в грудь отбросили его назад, он упал — и одновременно с этим спереди заговорили автоматы…

— Прикрой!

Борецков несколько раз выстрелил одиночными в сторону стрельбы, за это время «нищий» перебежал улицу и оказался рядом с поверженным стрелком. Через секунду оглушительно бабахнуло ружье.

— Пошел!

Сашка перебежал вперед, пробежав мимо двух машин, и скрылся за третьей. Распластался на земле, ища цели… есть! Нога! Нога у колеса.