числа – больше состоятельных, чем на Западе. По этой причине горячая приверженность императору пустила более глубокие корни в Восточной империи и приняла эту откровенно более популярную форму.

Еще со времен завоеваний Римской республики значительные территории на Западе оставались по большей части аграрными и в крайней степени отсталыми регионами. На такой экономике, основанной на натуральном хозяйстве, не могли не сказаться 100 лет небывалого налогового гнета. К концу V века богатства Запада оказались в руках нескольких значительных семейств: в каждой провинции между средним человеком и императорским управлением находилась олигархия сенаторов. На Востоке большее значение торговли и рост маленьких, но жизнеспособных городов, удаленных от средиземноморского побережья, обеспечивали более уравновешенный и даже эгалитарный характер общества. Местные землевладельцы в греческом городе могли быть очень богаты и консервативны, но, если вся Галлия и Италия находились в руках полудюжины крупных кланов, то в одной Антиохии за влияние боролись по крайней мере десять кланов. Сфера доходов греческого городского магната ограничивалась окрестностями, а сам город оставался точкой приложения его сил. Греческая идея euergeia40, соперничества крупных семейств в оказании благодеяний своему сообществу, была удивительно устойчива. В середине V века епископ, обвиненный в ереси, будет инстинктивно защищаться в рамках этой традиции: что имеет против него местная знать? Не украсил ли он их город, построив акведук и портики?41 Столь прочному равновесию в среде мелкой знати никогда не угрожали чрезмерно могущественные землевладельцы, она обеспечивала неиссякаемый запас хорошо образованных и добросовестных служащих для гражданской администрации в Константинополе, и в продолжение всей позднеримской эпохи эта знать украшала свои города статуями, надписями и церквями, богатство которых только начали открывать археологи в Турции.

Более того, крестьяне Малой Азии, Сирии и Египта сильно отличались от подневольных и бесправных сервов западных провинций. Они могли продать свое зерно в городах по достаточно хорошей цене, так чтобы денег хватило и на аренду, и на налоги. Они могли, таким образом, выполнять требования правительства, не переходя в поместья крупных землевладельцев. В середине V века различие в атмосфере, царившей в каждой из частей империи, во многом определялось различием в роли маленького человека. В то время как Галлия была охвачена страхом по причине крестьянских волнений, вызванных налогами и непомерной арендной платой, земледельцы Северной Сирии могли строить основательные каменные дома в селениях, которые теперь служат пристанищем нескольким кочевникам; жители Палестины поддерживали систему каналов, которая превратила Галилейское озеро и Негев в сад, покрытый яркими мозаичными дорожками; крестьяне Египта находили выражение для своей непреклонной самостоятельности и оригинальности в монастырских комплексах Фиваиды. Разделение путей Западной Европы и Восточного Средиземноморья, которое является важнейшей частью наследия поздней Античности, восходит к таким вот простым и непосредственным различиям.

Два города IV–V веков недавно были заново открыты в ходе раскопок – Остия (недалеко от Рима) и Эфес (в Турции). Оба они поразили исследователей устойчивостью Древнего мира в архитектуре и в свидетельствах о городской жизни. Возможно, мозаики Остии указали направление средневековому искусству; но они не менее крепко связаны с красочными традициями Помпей и Геркуланума I века. Как и в случае с многими другими явлениями жизни Поздней Римской империи, только искаженная перспектива представляет их совершенно чуждыми античному миру. Исследователи-античники так сильно сосредоточились на первом веке существования Римской империи, что они оказались склонны игнорировать долгую и постепенную трансформацию классического искусства и классических форм публичной жизни, происходившей на протяжении двух веков между Траяном и Константином.

Есть две особенности, которые не могли появиться в более ранние эпохи. В обоих городах есть ряд скульптур, чьи неподвижные черты и взгляд, направленный вверх, выдают небывалый прежде интерес к внутренней жизни и сверхъестественному. В обоих городах есть крупные христианские базилики. Эти особенности напоминают, что, как бы хорошо люди «Эпохи Реставрации» IV века ни приспособились к новой социально-политической ситуации, сейсмические сдвиги в религии и культуре отделяли их от классического мира 200 года. Чтобы понять, в чем заключались эти сдвиги, мы должны вернуться во времени к эпохе Марка Аврелия; мы должны охватить разные сферы опыта; мы должны рассмотреть даже различные пласты римского общества, дабы проследить религиозные изменения II, III и IV веков среди интеллектуалов и религиозных лидеров и в надеждах и тревогах, которые испытывал простой житель крупных средиземноморских городов.

Илл. 15. Новая творческая манера выражения. Местные мастера и их покровители считали себя вправе отойти от традиционных предпочтений публики. Они избрали энергичный, абстрактный подход к изображению человека (как на мозаике IV века из гробницы в Табарке на севере Африки), и привнесли элемент сказочности в классические мифологические мотивы. Roman mosaic called «of the tomb of Victoria», Christian, at the Bardo Museum in Tunis. IV century A. D. Фото: Giorces / Wikimedia Commons. CC BY 2.5.

II. Религия

4. Новое настроение: направления религиозной мысли, ок. 170–300 годов

Историк рискует забыть, что объекты его исследования долгое время спали и что в это время они видели сны. Однако один греческий ритор, Элий Аристид (118–18042), оставил нам подробный отчет о своих снах. Он записал их под названием «Священные речи», потому что в этих снах ему преимущественно являлся Асклепий. Это были сны благочестивого ужаса и восторга. Аристид был убежден, что он был избранником Божиим и что его жизнь наяву была «божественной драмой», на каждом этапе направляемой заботливой любовью Асклепия.

Случай Аристида напоминает, если только это нужно, что в Римской империи на пике ее благоденствия таким эксцентричным натурам жилось привольно. Мы имеем дело с обществом, в котором образованные люди, чтобы справиться с трудностями жизни, по большей части обращались не к философии, и еще менее к науке, но к тем средствам, которые им предоставляла традиционная религия.

Но не менее важно отметить, что напряженная жизнь Аристида во сне не особенно влияла на его стремление прожить жизнь консервативного образованного человека. Асклепий только помогал ему преодолеть «кризисы», которые могли угрожать его успешной карьере. Мы знаем Аристида как автора панегирика Римской империи и непримиримого врага христиан – «людей в Палестине, которые явили свое нечестие, не выказав никакого уважения к начальствующим, как вы и могли ожидать от них»43.

Аристид ощущал себя еще глубоко включенным в традиционную языческую жизнь. Однако уже в следующем веке должна была произойти перемена. Насыщенная религиозная жизнь Средиземноморья, которая показала способность сколько угодно заимствовать экзотическое и эксцентричное, внезапно