— Нет. — Королева упала и сбила две пешки. — Мне не до игр.

Пятью годами ранее

Я получил Логово и корону Высокогорья на четырнадцатом году жизни и носил ее уже три месяца, когда снова пустился в путь. Я отправился на север, в Химрифт, потом на юг — на Лошадиный берег и достиг пятнадцатилетия в замке Морроу под покровительством графа Ганзы. Пусть я и приехал сюда на его могучем коне и мне был обещан сильный союзник в Южных землях, именно тайны, скрытые в замке, удерживали меня. В заброшенном погребе показался уголок утраченного мира.

— Выходи, выходи, кто б ты ни был. — Я постучал рукоятью кинжала по машине. В тесном подвале раздался такой звон, что мне заложило уши.

Ничего. Лишь мигание и жужжание трех все еще работающих ламп над головой.

— Давай, брюзга. Ты же вылезаешь, чтобы изводить любого, кто пришел сюда. Ты же этим славишься. Чего же от меня-то прячешься?

Я постучал металлом об металл. С чего бы это Фекслеру Брюсу прятаться от меня?

— Я-то думал, я твой любимчик.

Я покрутил в руке кольцо Зодчих. Оно досталось мне ценой не столь уж великих трудов, но я дорожил им больше, чем любыми дарами, когда-либо полученными от отца.

— Это что, испытание? Тебе что-то нужно от меня?

Что могло быть от меня нужно призраку Зодчего? Что мог он взять или сделать? О чем попросить? Если он чего-то хотел, то мог попросить, верно?

— Тебе что-то нужно.

Одна из лампочек мигнула, вспыхнула и погасла.

Ему что-то нужно от меня, но он не может спросить.

Я поднес к глазам кольцо и снова увидел мир — весь мир с высоты — бело-голубой драгоценный камень среди тьмы, усеянной звездами.

Он хотел, чтобы я что-то увидел.

— Где ты, Фекслер? Где ты прячешься?

Я хотел было с отвращением бросить кольцо, когда на глаза попалась крошечная светящаяся точка. Единственная красная точка в водовороте синевы. Я крепко прижал кольцо к скуле.

— Где ты?

Я покрутил кольцо так, что мир подо мной вырос, словно я упал в него. Я перемещал его и крутил, нацелившись на добычу, немигающую красную точку, приближающуюся все быстрее и быстрее, до пределов возможности кольца, и вот точка зависла над голым холмом, одним из долгой череды, тянущейся через пустошь к западу от Лошадиного Берега.

— Хочешь, чтобы я туда отправился?

Молчание. Еще одна лампочка вспыхнула и погасла.

Я постоял немного в дрожащем свете последней лампы, пожал плечами и двинулся вверх по узкой спиральной лестнице в замок.

Картографический кабинет моего деда расположен в высокой башне над морем. Свитки с картами хранятся в промасленных кожаных тубусах, запечатанных восковыми печатями с его вензелем. Семь узких окон пропускают свет, по крайней мере в те месяцы, когда ставни не закрывают, чтобы защититься от буйства стихий. За кабинетом присматривает штатный писец, он сидит здесь с рассвета до заката и готов открыть тубусы для любого, кому дозволено увидеть содержимое, и снова запечатать их, когда работа будет закончена.

— Тебе никогда не приходило в голову попросить другое помещение? — спросил я у писца, когда ветер, наверное, уже в двадцатый раз попытался утащить каргу.

Я битый час гонялся за документами по всему кабинету и уже готов был убивать. Почему Рэдмон до сих пор не схватил арбалет и не начал налить по людям из окон, непонятно. Я поймал карту, когда она уже почти слетела со стола, и придавил ее четырьмя пресс-папье, которые она недавно сбросила.

— Хорошая вентиляция — необходимое условие хранения пергамента, — сказал Рэдмон.

Он уставился на свои ноги и вертел перо в руке. Думаю, он боялся, как бы я в запальчивости не повредил вверенное ему имущество. А знай он меня получше — беспокоился бы за свое здоровье. Он был худ, узкоплеч и вполне мог бы вылететь в окно.

Я нашел холмы, уведенные сквозь кольцо, и отыскал, где мог находиться тот холм, над которым столь упорно зависала красная точка. Интересно, был ли там правда какой-то красный источник света, такой яркий, что я его увидел с темных небес? Впрочем, я заключил, что, коль скоро по мере приближения взгляда он не становился ярче, это была какая-то хитрая придумка, вроде воскового пятна на зеркале, которое не выходит из головы.

— И что это может означать? — спросил я, ткнув пальцем в символ региона. Я был более или менее уверен, что знаю ответ. В библиотеке моего отца на картах Анкрата мне попадались три похожих символа: Тень, Восточная Тьма, Шрам Кейна. Но, возможно, на юге они имели другие значения.

Рэдмон подошел к столу и склонился над картой.

— Земли обетованные.

— Обетованные?

— Земли нежити. Путникам там делать нечего.

Символы обозначали то же, что и в Анкрате. Они предупреждали о порче, оставшейся со времен войны Зодчих, пятнах от их ядов и тенях Дня Тысячи Солнц.

— А обет? — спросил я.

— Обет благородного Чена, разумеется. — Он казался удивленным. — Что, когда нежить уйдет, эти земли вернутся к человеку, их снова вспашут и засеют.

Рэдмон поправил на носу линзы для чтения в проволочной оправе и вернулся к своим конторским книгам на большом столе перед бесконечными рядами ячеек, забитых документами.

Я свернул свиток и взял его в руку, как жезл.

— Захвачу вот это — покажу лорду Роберту.

Рэдмон с болью смотрел, как я ухожу, словно я украл его единственного сына, чтобы тот служил мишенью для стрелковых упражнений.

— Буду беречь его, — сказал я.

Дядя мой обнаружился на конюшне. Он проводил там больше времени, чем где-либо еще, и, зная его сварливую жену, это можно было понять. От лошадей она чихала так сильно, что, казалось, глаза вылезали на лоб, по ее словам. Роберт обретал покой среди стойл, обсуждая родословные с конюшим и разглядывая поголовье. В замковых конюшнях у него было тридцать лошадей — все превосходных кровей, на них ездили его лучшие рыцари. Кавалерия квартировала отдельно от замковой стражи, в куда большей роскоши, как подобает людям титулованным.

— Что тебе известно об Иберико? — спросил я, подходя к нему мимо стойл.

— И тебе доброго вечера, юный Йорг.

Он покачал головой и потрепал по шее черного жеребца, высунувшего голову из денника.

— Мне нужно туда.

Он покачал головой — на этот раз подчеркнуто.

— Иберико — мертвая земля. Обетованная, но не дарованная. Ты туда не хочешь.

— Верно. Не хочу. Но мне туда надо. Так что скажешь?

Жеребец фыркнул и закатил глаз, словно демонстрируя раздражение Роберта.