за идею, а не за деньги. А если узнавали, то искренне удивлялись. После Первой Градской Маргарита ушла в 52-ю и почти сразу же попала к Анжелике в «красную зону».* * *

Маргарита хорошо помнит одного из своих самых тяжелых пациентов. Общаться он мог, но был очень слаб. Когда кое-как разговорились, ей захотелось хоть чем-то его порадовать, – девушка спросила, чего ему не хватает.

Обычно в ответ на этот вопрос слышишь что-то неожиданно простое: просят селедочки, супа или чего-нибудь сладкого. Но этот раз до нее донеслось слабое «кислорода». На тот момент он находился в реанимации уже пятьдесят три дня. Все волонтеры из этого ОРИТ прекрасно его знали. Маргарита приходила к нему в течение месяца. И вот его не стало. Ей было страшно смотреть туда, где он раньше лежал…

И еще запомнились из этого же ОРИТ Маргарите две женщины. Одной восемьдесят лет, другой шестьдесят один. Они лежали рядом. Первую быстро выписали, а вторую только перевели из реанимации. Она находилась в полубреду. Маргарита редко уделяла ей внимание. Но однажды подошла, чтобы убрать с лица волосы (пряди отросли за время пребывания в больнице), и вдруг женщина посмотрела на нее и буквально прошелестела: «Спасибо». И потом говорила еще много раз: «Мы вас так ждем, так ждем…»

Для этой пациентки, как и для всех других, у всех волонтеров «красной зоны» был, как пароль, только один вопрос: «Сегодня лучше, чем вчера?» Спросить «Как вы себя чувствуете?» язык не поворачивался. И правильный ответ был «лучше», «лучше» – это уже хорошо.

«Я каждый раз стараюсь смотреть на человека как на отдельный мир. Ты понимаешь, что в больнице он слабый и беспомощный, больной. Но у этого-то человека целая жизнь вообще-то. И в ней есть близкие люди, работа, дети, любовные романы…» – говорила Маргарита и вспоминала одну историю.

Однажды к ним в больницу привезли бабушку, девяносто один год. Бойкая, в сознании, но на кислороде. Когда Маргарита принялась ее кормить, то обнаружила, что у той нет зубов. А на обед был борщ и макароны с мясом на второе. То есть из этого она могла только супчик похлебать.

– Давайте супчик. Жидкое!

– Нет уж, давай еще макароны!

Отважная бабушка, но одну макаронину все же победила (Маргарита разделила ее на части, и та долго гоняла ее во рту). Бабушка пролежала в реанимации всего пару дней, а когда Маргарита хватилась ее, то было подумала, что пациентка умерла. Но посмотрела в базе «тимуровцев», нашла, обрадовалась. А другой волонтер, Леня, даже навестил ее, когда ту выписали. Бабушка оказалась художницей – подарила каталог своей выставки, и Леня нарисовал на своем защитном костюме ее портрет с кистями и мольбертом. Маргарита увидела это – и расплакалась.

* * *

Вообще реанимация – место, где потребности человека сужаются. Здесь люди не думают про коллег, которых когда-то знали, друзей, с которыми сто лет не виделись. Они думают про самых близких. Реанимация многое ставит на свои места. Здесь просят позвонить жене, дочери, мужу, брату, сестре. Маргарита, например, ни разу не видела людей, которые просили набрать другу или подруге.

Проблема связи занимает в волонтерской практике особое место. Когда пациент поступает, важно узнать, в курсе ли родственники, что он в больнице: ведь многих привозят экстренно. Бывало, родственники, где-то раздобывшие телефоны координаторов (Ольгин телефон, казалось, был у половины населения Москвы), звонили и сами. Звонили в панике, охваченные ужасом. Еще бы: весной и летом 2020 года ковид пока не воспринимался как нечто реальное, и вдруг близкий человек заболевает и попадает в больницу! Связь терялась, особенно в реанимации, и родственники подолгу не могли выяснить, что происходит.

Волонтеры всеми силами старались раздобыть телефоны родных, в первую очередь чтобы успокоить пациентов. Однажды одна женщина восьмидесяти трех лет принялась срывать с себя электроды и причитать: «Я пошла домой, надо сообщить детям, надо сообщить внукам! Они не знают… Они с ума сходят!» Успокаивали ее всей командой, а сами искали хоть какую-нибудь информацию – номеров она, конечно, наизусть не помнила. Просили выдать ее вещи в камере хранения при приемном покое, где мог быть телефон, – не дали. Каким-то непостижимым образом, но один из волонтеров все-таки нашел телефон ее сына, и только тогда пациентка успокоилась и заснула.

Другой пациент тоже не помнил номеров, но очень хотел сообщить родным, куда угодил. Волонтеры перерыли в ординаторской все что можно и нельзя, нашли какой-то номер, диктуют ему, а он удивляется: «Так этой же мой номер!» И все по новой: ищут в карточках, в системе… Нашли другой, приходят в палату: «Мы телефон вашего сына нашли!» А он с каменным лицом заявляет: «У меня нет сына!» В итоге оказалось, что это был телефон его дочери.

Однажды в больнице лежала женщина – слабая, с дикой нехваткой кислорода. Ее сын где-то раздобыл контакт Маргариты. Та успокоила его, но сказала правду. А когда пациентку перевели из реанимации, сразу набрала и обрадовала: «Мамочка уже не в реанимации!» «Вы не представляете, какие это новости! Спасибо вам…» – ответил он. Родственники даже записали видео ко дню рождения этой женщины, хотели с ней повидаться, но ее состояние резко ухудшилось, и она умерла. Маргариту все равно благодарили, даже за такие плохие новости. Знание, что последние дни их близкий человек была не один, что его поддерживали, очень помогает и дает силы.

Ведь что врачи обычно отвечают? «Состояние стабильно тяжелое, дышит сама/сам». Все. А волонтеры спрашивали, что любит человек, как его лучше поддержать, просили родных прислать что-нибудь.

«По большому счету главное, что делают волонтеры, – это по-человечески разговаривают. Это бесценно. Ну нет времени на это у медсестер и врачей, как бы они ни хотели, потому что работы очень много. А просто сесть рядом, погладить по руке, посочувствовать. Не пожалеть – не люблю жалеть. Посочувствовать, подбодрить, послушать просто», – любит повторять Маргарита.

И ведь правда, больница больницей, но важно, чтобы человек не переставал себя чувствовать человеком.

В квартиру уже внес старика на стуле. Сын стал предлагать деньги, пытался их всучить мне до самого лифта. Пришлось объяснять, что такое волонтеры, почему мы это делаем.

Денис Терехов, волонтер

По словам Дениса, в «красную зону» он пришел «эволюционным путем». Волонтерство в его жизни было всегда. Сначала он помогал зависимым людям в Чите, потом переехал в Иркутск и там несколько лет посвятил благотворительному проекту по оказанию помощи пожилым. А затем – Москва. Здесь в качестве наставника стал работать с выпускниками детских домов, помогал им адаптироваться во взрослой и непривычной для них самостоятельной жизни. И вот случилась пандемия. Вопрос о том, пойти ли волонтером, даже не стоял – нужно было только понять куда.

Денис присоединился к проекту по доставке продуктов пенсионерам, но быстро понял, что там и без него народу достаточно: желающих помогать было так много, что организаторы даже просили не приходить каждый день, чтобы дать дорогу новичкам. Денис понял, что нужно поискать что-то другое, и наткнулся на объявление 67-й больницы, рядом с которой он жил: клиника приглашала студентов-медиков, поскольку не хватало рабочих рук. Стационар не был ковидным и столкнулся с другой проблемой: теперь все скорые, не связанные с коронавирусом, приезжали к ним, и трафик в несколько раз превышал обычный. Денис написал координаторам, что он ни разу не медик и даже не студент, а вполне состоявшийся юрист, но ведь пара рабочих рук никогда не помешает. На следующий день его пригласили на смену в приемное отделение – помогать медсестрам и транспортникам. И здесь его ждало первое потрясение: за два часа он и четыре медсестры приняли около пятидесяти машин.

Волонтерство в больнице стало для Дениса новым опытом: он понял, в каком напряженном графике вынуждены работать медики, как сильно пандемия перестраивала жизнь всего города (и да, коронавирус оказался не выдумкой!), но главное – как сложно простым людям, пациентам, оказаться в ситуации полной беспомощности.

Однажды Денис поднимал бабушку на каталке в реанимацию. Встали