есть ты предполагаешь, что Распутин-младший настолько амбициозен, что хочет сделать из Свободной фракции свою карманную маленькую собачонку, да еще и ни копейки при этом не заплатив? — уточнил я.

— Ну, как-то так, да, — кивнула Анна.

— И как ты оцениваешь его успехи?

— Вполне оптимистично, — прокомментировала Румянцева. — Молодежь уже начала раскачиваться.

— А Меншиков-старший почему не реагирует? Или не видит?

Такая позиция отца меня бы действительно удивила. Все, что я знал о главе рода Меншиковых, говорило о том, что это жесткий и суровый дядька. У такого никто и пикнуть не посмеет без его разрешения. А здесь подобный промах? Под собственным носом не видит, как его сына смещают?

— Да все он прекрасно видит, — раздраженно отмахнулась Анна. — Просто тоже хочет проучить Максима. Знаешь, со стороны вроде бы ничего не изменилось в их доме, но отец как будто начал терять контроль над сыном. А это опасно — так можно потерять контроль над всем поколением.

— Были левые, а станут ура-патриоты, — пробормотал я. — Ладно, давай попробуем пойти по длинному маршруту.

И, взяв телефон, я, недолго думая, выбрал нужный контакт. Ответа долго ждать не пришлось, и после третьего гудка трубку подняли.

— Максим, привет, — поздоровался я. — Есть минутка? Испытываю непреодолимое желание подправить профиль Распутину, ты как?

Глава 5

Императорский Московский Университет, Максим Меншиков

У Максима было время свыкнуться со своей новой жизнью. И помимо очевидных приятностей, например, расположения Марии Нарышкиной, в ней появились такие раздражающие вещи, как боль в ноге или трость.

Впрочем, если последнее рассматривать как подарок невесты, это даже мило. Небольшая странность для человека, побывавшего в горячей точке, позволительна. А в некоторых случаях — даже обязательна.

На первый взгляд казалось, что за время отсутствия молодого человека в стенах ИМУ ничего особенно не изменилось. Максим, как обычно, пришел на завтрак, взял привычный набор блюд, уселся за стол к своим. Но спустя минуту-другую парень понял, что за столом как-то пустовато.

Слишком пусто даже для регулярно прогуливающих аристократов.

— Я смотрю, наши ряды заметно поредели, — проговорил Меншиков, не прерывая приема пищи. — Неужели все кинулись отдавать долг Родине?

Дети «левой» фракции переглянулись, но промолчали. Лишь у одного хватило смелости взять слово:

— Некоторые наши идейные сторонники были обеспокоены слухами о твоем ранении, — сообщил он. — Это негативно сказывается на твоей репутации, Максим. Уже не все верят, что род Меншиковых при тебе сможет быть таким же сильным и надежным, как сейчас. Некоторые захотели отделиться.

— Вот как? — приподнял брови Максим, продолжая завтракать. — И во что же верят эти «некоторые»? Что мы с Ермаковым стояли посреди военных действий и палили друг по другу из политических соображений?

Стол сконфуженно молчал.

— И как же зовут того умника, который решил, будто меня подстрелил Ермаков? — спросил Максим, приподняв бровь.

Тишина.

— В общем, так, — Максим звякнул приборами о тарелку. — Сто тысяч рублей тому, кто назовет мне имя этого человека, сомневающегося в моей силе. А если кто-то из вас желает нас покинуть — я не задерживаю.

Меншиков встал, так и не закончив завтрак, и покинул столовую.

Еще вчера эти люди казались ему не друзьями, нет, но соратниками. Со многими он рос, знал настолько близко, насколько это вообще возможно — знать друг друга в благородной среде.

Но Ермаков был прав. Прав, зараза, как бы ни хотелось этого отрицать. Максим ничего не контролирует в своей жизни. Ни своих шакалов, ни, собственно, свою жизнь. Никогда бы Меншиков не подумал, что ему придется отстаивать собственное право на лидерство. Право, дарованное ему от рождения самим фактом появления на свет.

Но хуже всего, конечно, было то, что он сейчас находился не в лучшей форме.

— Падла! — рыкнул парень, бахнув рукой по дверце шкафа в своей комнате.

Как же это все не вовремя.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

Максим о чем-то коротко поговорил со своими людьми и ушел из столовой. Это прошло так естественно и обыденно, что окружающие потеряли всякий интерес к Меншикову буквально за пару минут. Лишь Ермаков проводил товарища мрачным задумчивым взглядом.

Впрочем, за щебетанием девчонок, бурно обсуждающих мой ремонт, вообще сложно было что-то разобрать. Я решил проявить тактическую хитрость и привлек Василису к обустройству моей квартиры на общественных началах.

Причем после фразы «Знаешь, я бы очень попросил тебя мне помочь с ремонтом. Совершенно ничего в нем не понимаю», у Корсаковой загорелись глаза. Просто «Ни слова больше, я уже рисую смету».

Врать, конечно, нехорошо, но мне проще заработать денег, чем рисовать розетки по помещениям. От последнего ремонта у меня до сих пор вьетнамские флешбэки.

Девчонки в наше отсутствие прекрасно сдружились, и теперь про ремонт слушали вообще все присутствующие.

Пацаны, простите, я не хотел.

— Господи, сжальтесь! — первым не выдержал Тугарин.

Он вообще после поездки по делам рода терпением не отличался, видимо, плодотворно прокатился.

— Поддерживаю, — буркнул обычно молчаливый Лобачевский.

Этот вообще спал чуть ли не на ходу — что-то там из техники его семейство оперативно поставляло в нашу славную армию. И как водится, со сроком «вчера» и объемом «отсюда и до обеда».

— Мужчины, — закатила глаза Нарышкина, и все три девушки замолчали, недовольно надув губки.

Это было так синхронно и очаровательно, что парни дружно хохотнули.

— Алексей, лучше расскажи, как ты, — подал голос Нахимов.

— Все в порядке, — ответил парень. — Залатали меня хорошо, рана хоть и опасная, но в военном госпитале с подобными травмами отлично умеют справляться. Хотя, конечно, к тренировкам еще не скоро вернусь.

— Не переживай, это как езда на велосипеде, — хмыкнул Тугарин. — Пару раз тебя мордой в песок потыкают, и ты сразу все вспомнишь.

Парни снова заржали, вызвав недовольные взгляды наших девушек. Но тут цесаревич вклинился с внезапным предложением:

— Слушайте, — произнес Новиков, — раз мы все так удачно вернулись и относительно легко отделались, а я еще успел немного деньжат поднять у Алекса в клубе на прошедших боях, предлагаю их потратить.

— О-о-о, вот это Иван дело говорит! — оживился Алмаз, потирая ладони в предвкушении.

— Тут недавно открылся новый бар «Гардарика», — подал голос Лобачевский. — Говорят, очень атмосферное место. Подают прекрасные клюквенные настойки в числе прочего.

— Не вижу повода не наклю… Э-э-э… Не попробовать клюквенных настоек! — подхватил идею Нахимов.

— Решено! — подытожил Иван. — В шесть собираемся у центрального входа. Дамы, постарайтесь опаздывать не больше традиционного.

— Иван, ты нарываешься, — опасно прищурила зеленые глаза Нарышкина.

— На что? — миролюбиво отозвался цесаревич.

— На то, что древний женский инстинкт заставит нас с девочками подобрать тебе какую-нибудь славную невесту! — с торжествующей улыбкой предложила боярышня.

— Какие жестокие угрозы, Мария! — возмутился Иван. — Сжальтесь!

Стол снова грохнул хохотом, вызывая зависть левых и любопытство всех прочих. Ведь