народ предпочитал в качестве единиц измерения части человеческого тела (локоть, стопу, пядь и т. д.). Наши предки прекрасно понимали, что единиц измерения нужно много: мелкие – для малых расстояний, побольше – для более длинных расстояний и так далее. При этом они не пытались установить устойчивые отношения между этими единицами. Их не стоит винить, скромно помня о том, что и высокоцивилизованные народы наших дней еще не осознали такой потребности.

Доисторическая астрономия

Мы не случайно заговорили о звездах. Для любого мыслящего человека невозможно было наблюдать за ними ночь за ночью и не задаваться рядом вопросов, глубоко научных по своей сути. Первобытные люди, особенно те, кто в силу теплого климата ночевали под открытым небом, в течение года не могли не замечать сдвиги во времени заката и рассвета, фазы Луны, регулярное смещение Луны влево (в Северном полушарии), изменение положения звезд на разной высоте, сезонное появление и исчезновение созвездий, более сложные траектории движения утренней и вечерней звезды и других планет. Они разными способами познавали процесс течения времени, поскольку не могли не замечать чередования дня и ночи, фаз Луны, смену времен года и лет. Они составляли для себя календари, в которых на основе прошлого опыта предсказывались те или иные события. Их календари основывались на метеорологических наблюдениях, на лунном или солнечном цикле или на сочетании некоторых явлений. Такие календари можно было совершенствовать, так как наблюдения, легшие в их основу, повторялись и уточнялись.

Продолжать перечисление нет нужды. Ясно, что по меньшей мере немногие привилегированные народы, которым больше повезло с климатом, местоположением или развитым мышлением, накопили солидный багаж знаний еще до изобретения письма. В некоторых местах доисторические знания были настолько обширными и разнообразными, что полный их перечень, если бы можно было его воссоздать, занял бы значительное место.

Теоретическая наука

Некоторые читатели возразят: каким бы тогда ни было знание, оно являлось чисто практическим, эмпирическим, слишком грубым и несовершенным, чтобы считаться наукой. Почему не следует называть тогдашние знания наукой? Это была очень слабая, очень несовершенная, однако способная к совершенствованию наука; наука в наше время определенно глубже и богаче, однако для нее характерны те же общие черты. Наука в наши дни весьма несовершенна, однако способна к совершенствованию. Можно сказать и по-другому: тогда теоретической науки не было. Почему? Насколько «чистой», теоретической должна быть наука, чтобы заслужить такой эпитет? Если теоретическая наука – это непредубежденная наука, знания, приобретенные ради самих себя, без намека на их непосредственное применение, конечно, первые астрономы были или могли быть настолько же «теоретиками», насколько теоретики астрономы нашего времени. Возможно, в ту эпоху уже возникли астрологические фантазии, но равно возможно, что их тогда еще не было, потому что они подразумевали бы некоторую степень искушенности, какой тогдашние астрономы еще не достигли. Главной причиной наблюдения за странным поведением некоторых планет могло стать простое любопытство.

Любопытство – одна из наиболее сильных сторон человека, и оно гораздо древнее самого человечества. Возможно, именно оно становилось главной движущей силой научного познания в прошлом – как и в наши дни. Необходимость называют матерью изобретений, техники и технологии, но матерью науки было любопытство. Возможно, мотивы первобытных ученых (в противовес мотивам первобытных техников и шаманов) не очень отличались от мотивов наших современников: они значительно разнились от человека к человеку, от одного времени к другому. В доисторические времена они, как и сейчас, охватывали весь спектр, от совершенно бескорыстного, отчаянного любопытства и духа авантюризма до личных амбиций, тщеславия и алчности.

Если бы исследования с самого начала не вдохновлялись своеобразным бескорыстным авантюризмом, а также тем, что враги науки позже заклеймят опрометчивостью и нечестивостью, научный прогресс шел бы заметно медленнее. О сумме знаний, приобретенных некоторыми первобытными людьми, свидетельствуют данные антропологов, а также поддающиеся анализу достижения древнейших цивилизаций. Оказывается, выйдя на историческую сцену, человек уже овладел многими искусствами, ремеслами, а также практическими знаниями и умениями.

Тогда, как и в наши дни, истинный ученый, как и истинный художник, скорее всего, был или казался немного странным и скрытным; весьма вероятно, что его более практичные соседи уже тогда подшучивали над его рассеянностью. Конечно, ученые и художники не более рассеянны, чем их соседи, просто они сосредоточены на другом. Древний ученый был поглощен собственными размышлениями; его мотивы были менее осязаемыми, его жизнь казалась таинственной. Одни желали славы и признания, другие, вероятно, уже поняли, что слава тщетна и лучше к ней не стремиться. Будь первобытный изобретатель эгоистичным и завистливым, он предпочел бы оставить свою новую идею – скажем, лучший крюк, лучший топор, лучшие материалы для изготовления орудий – при себе, в пределах своей семьи. Почти в каждом случае ученый или изобретатель тяготел к сдержанности. Научный прогресс всегда сопряжен с психологическими и социальными случайностями.

Иногда первобытное изобретательство не только развивалось втайне, но и противоречило общепринятым традициям и обычаям, ниспровергало их. Каждое изобретение, каким бы полезным оно ни оказывалось (а оно не может считаться полезным, пока им не начнут пользоваться), ставит в тупик, смущает. Чем оно важнее, тем больше оно смущает. В первобытные времена, как и сейчас, существовали заинтересованные круги, хотя их существование было, скорее всего, не столь очевидным. Тогда, как и сейчас, прогресс тормозила инерция, для которой свойственны сила привычки и самоуспокоенность, а также недоверие и презрение ко всему новому или чужеродному.

Однако такая инерция – не просто препятствие, но необходимость, как маховик или тормоз. Ее задача – придавать устойчивость и оправдывать вторжение человека в неизведанное. Сопротивление новым орудиям или новомодным идеям было полезным, потому что новшества следовало тщательно проверить перед тем, как принимать их. Каждое принятое орудие было плодом очень долгого процесса проб и ошибок, очень долгой борьбы между изобретателями, новаторами, реформаторами, с одной стороны, и консерваторами – с другой. Последние были гораздо более многочисленными; зато первых можно считать более воодушевленными и напористыми.

Диффузия и конвергенция

Некоторые антропологи-«диффузионисты», похоже, верят, что каждое изобретение было сделано в каком-то одном месте, и если оно оказывалось достойным, то заимствовалось и распространялось повсеместно. Рассуждающие подобным образом Г.Э. Смит и У.Дж. Перри хотели бы, чтобы мы считали Египет колыбелью цивилизации. Столь смелое обобщение не имеет доказательств, и история науки склонна его опровергать. Сходные открытия, то есть идентичные или похожие открытия, сделанные примерно в одно время разными народами в разных местах, довольно часто встречаются в Новое время, и их обстоятельства подробно исследуются. Как правило, такие явления