нам предстояло пройти по узкому коридору, а уж потом мы оказались перед окошком, куда он просунул голову и достал оттуда две пиццы. Сказал, что мне повезло, потому что я застала его в такой день, когда он при деньгах.

— Я только что получил Нобелевскую премию, — прибавил он и засмеялся. И пояснил, что скоро будет опубликован его рассказ в антологии, которая издается в Испании, и пришел гонорар — двадцать пять долларов, так что теперь он богат, но мне лучше не строить планы на эти деньги, потому как у него есть сын, а сына нужно содержать, и вообще эти деньги ему надо растянуть надолго. Двадцать пять долларов — не бог весть что, но ведь это доллары, и на них можно купить то, что продается только на доллары, в том числе и самые элементарные вещи — оливковое масло или шампунь. А так как зарплату Леонардо платили только в национальной валюте, то да, сегодня он ощущал себя богачом. Я откусила от своей пиццы, изогнувшись, чтобы жир не попал мне на платье, и прежде, чем я успела хоть что-то сказать, писатель пояснил, что он шутит и на самом деле ему страшно нравится угощать других — правда, ему редко выпадает такая возможность. Поэтому он очень рад, что я появилась как раз сегодня. Я улыбнулась:

— Спасибо, в следующий раз приглашаю я.

Долг — залог следующей встречи. А в тот вечер, съев пиццу, мы отправились пешком по направлению к набережной Малекон, где я собиралась поймать попутку, чтобы ехать домой. Неожиданно Леонардо попросил, чтобы я остановилась: он, дескать, хочет лучше меня рассмотреть. Я замерла, уставившись на него с удивлением. А он пояснил, что просто я ему кое-кого напоминаю. Сказал, что в тот день, когда я открыла перед ним дверь у Анхеля, он подумал, что перед ним девушка, с которой он когда-то познакомился в Барселоне; лицом она очень была на меня похожа, и моя манера двигаться заставила его вспомнить о ней.

— А ты был в Барселоне? — спросила я, поразившись такому чуду.

Оказалось, да, Леонардо несколько лет назад там побывал. По его словам, прекрасное место, город, в котором кто угодно захочет остаться навсегда.

Я обнаружила, что у Леонардо особая манера говорить: слушая его, можно и глаз не закрывать, а ты уже как будто в том месте, о котором он рассказывает. Каждое его слово было словно кирпичиком города, который он строил у меня на глазах, и вот мало-помалу я оказалась в Барселоне. Мне не довелось путешествовать — я никогда никуда не выезжала с этого острова, но клянусь тебе, что у меня в памяти до сих пор живет город, возведенный для меня Леонардо, пока мы шли пешком по грязным улицам Гаваны, а он катил рядом свой «китайский велосипед».

Тем вечером, прежде чем распрощаться, Леонардо пригласил меня к себе на литературные посиделки. Когда отключали свет, он собирал друзей, и они вместе пережидали блэкаут, читая всякие тексты, выпивая, играя в домино и перемывая кости правительству. «У нас весело», — сказал он. Единственное условие, которое он ставил для участников этих сборищ, — каждый должен что-то принести с собой: свечу, бутылку, хлеб, коробку сигар, хоть что-нибудь, потому что сам он не мог предложить своим гостям ничего, кроме своей каморки. «Но дамы в общий котел кладут только свое очаровательное присутствие», — прибавил он.

Мне понравилось, что Леонардо видел меня как отдельного человека, а не как девушку, которая ходит куда-то только с Анхелем. Для моих целей было очень важно оставаться в его глазах женщиной, с которой он и сам может куда-то пойти. Так мы сможем установить некие отношения, исключительно между нами.

Я с благодарностью приняла его приглашение и напомнила ему, что еще одно приглашение осталось за мной. Мы обменялись номерами телефонов. Он дал мне свой рабочий и номер телефона соседки — на всякий случай. Я дала телефон техникума, пообещала позвонить, чтобы подтвердить участие в его посиделках, и, улыбнувшись, сказала: «Долг платежом красен». На этом мы расстались.

Когда я позвонила Эвклиду и обо всем ему доложила, он несказанно обрадовался дальнейшей перспективе наших с Леонардо встреч. Повесив трубку, я осталась стоять у телефона, играя с его диском. Это было в канцелярии техникума, но я вдруг почувствовала себя секретным агентом — 007 от науки. Меня это позабавило.

4

Постепенно у нас установился свой порядок: свиданию с Анхелем неизменно предшествовал мой звонок, и мы договаривались о встрече. Однажды мы условились, что он зайдет за мной в техникум, а потом мы пообедаем у него. Но когда мы пришли, на лестничной площадке нас встретила одетая во все черное девушка, она сидела напротив дверей в его квартиру. Увидев Анхеля, она вскочила и бросилась ему в объятия, всхлипывая и повторяя: «Анхелито, позволь мне жить с тобой, ну пожалуйста!» Он обнял ее и принялся целовать в макушку, нашептывая: «Успокойся, моя девочка», а сам между тем с трудом вытаскивал из кармана ключ от квартиры. Девица была совсем юной, наряд ее состоял из маечки, длинной юбки, берцев и огромного количества браслетов. Я на несколько шагов приотстала, не зная, что мне в такой ситуации делать, а он между тем все-таки смог открыть дверь и войти вместе с висящей у него на шее девицей. Она безостановочно рыдала, вновь и вновь повторяя одни и те же слова. Прошло несколько секунд, и я услышала голос Анхеля: «Хулия, заходи».

Я вошла — они так и стояли обнявшись. Я закрыла за собой дверь, но плавности мне явно не хватило — хлопок двери заставил девицу поднять голову. Лицо зареванное, прочерченное двумя черными линиями потекшей туши. Анхель протянул руку ко мне: «Это Хулия». Потом указал рукой на нее: «А это Дайани, моя сестра». Дайани вытерла нос, выговорила «привет», отделилась от Анхеля, бросила сумку на кресло и исчезла в конце коридора. А я словно приросла к полу, не в силах двинуться с места. Анхель подошел ко мне и сказал, что такое случается довольно часто. Его сестренке восемнадцать, и каждый раз, поссорившись с отцом, она сбегает к нему. Я молчала. Он дотронулся до моей щеки, а потом погладил: «Хулия, моя Хулия, а ты меня слышишь?» Я вздохнула и подняла на него глаза. Конечно, я его слышала; наверное, мне лучше оставить их вдвоем? Он печально кивнул, но попросил завтра ему позвонить. «Только не вздумай мне не позвонить», — повторил он.