– От папы что-нибудь есть?

– Нет, мам, это я в первую очередь проверила.

Что ж, больше тут и сказать было нечего.

– Ох, Марта, голова у меня просто раскалывается. Печеные бобы в таких случаях – самое оно.

На камбуз спустилась Тильда, мокрая с головы до ног и прямо-таки черная от грязи.

– А Уиллис мне рисунок подарил!

– И что там нарисовано?

– «Лорд Джим», а еще разные чайки.

– Тебе не следует принимать такие подарки.

– Ой, так я ему один рисунок уже обратно отдала.

Оказалось, что Тильда ждала на «Дредноуте» прилива, чтобы посмотреть, сколько воды попадает внутрь в месте основной протечки. Она сообщила, что вода в каюте поднялась очень высоко, почти на высоту койки Уиллиса, чуть одеяла не замочила. Ненна была искренне огорчена этим, и Тильда попыталась ее успокоить:

– Ну, мама, ведь при отливе вся вода непременно уйдет! Хотя Уиллису придется показывать судно покупателям только во время отлива, а потом быстренько уводить их на берег, пока снова прилив не начался.

– Вообще-то, он мог бы его немного и подремонтировать, – заметила Марта.

– Нет, сама Судьба против него ополчилась, – решительно заявила Тильда. Затем проглотила пару ложек печеных бобов, положила голову на стол и мгновенно уснула. Впрочем, купать ее все равно было нельзя: грязную воду разрешалось спускать только во время отлива.

А сейчас как раз набирал силу прилив. Туман рассеялся; видневшаяся на северо-востоке, на Лотс-роуд, электростанция выпустила из четырех своих фантастически огромных труб длинные перья жемчужно-белого дыма, и теперь этот дым медленно стекал на землю, приобретая неприятный бурый оттенок. Ярко горели береговые огни, а у самого берега на поверхности широкой полосы воды то и дело возникали многочисленные воронкообразные вихри, выдавая местонахождение тех предметов, которые река оказалась не в состоянии скрыть. Если бы на старой Темзе по-прежнему жили ремесленники и осуществлялся торговый обмен, если бы лодочники по-прежнему получали неплохой приработок, обчищая карманы утопленников, то близился бы как раз их час. И словно усугубляя драматизм сцены, по прозрачному темно-фиолетовому небу плыли и плыли в вышине тяжелые осенние облака.

После ужина они еще немного посидели при свете очага. Ненна страдала от неприятной необходимости все-таки написать Луизе, которая была замужем за успешным бизнесменом. Письмо она начала так: «Дорогая сестренка, скажи своему Джоэлю, что для моих девочек неплохим образованием является уже одно то, что они живут и учатся в самом центре британской столицы, причем на берегу той великой исторической реки, что пересекает весь Лондон…»

Тильда торчала на верхушке мачты. Да, на «Грейс» была пятнадцатифутовая мачта из почерневшей сосны, укрепленная в табернакле, так что легко опускалась на палубу в те времена, когда баржа еще курсировала между Ричмондом и морским побережьем, проплывая подо всеми двадцатью восемью мостами. Бизань и шпринтов на «Грейс» отсутствовали, да и имеющаяся фок-мачта вовсе не предназначалась для того, чтобы на нее забираться, но Тильда все-таки забиралась и подолгу сидела «на верхотуре», хотя сидеть там было явно не на чем.

Марта, не менее храбрая и решительная, чем сестра, тоже иногда залезала на мачту и, повиснув примерно на фут ниже Тильды, читала вслух какой-нибудь комикс-ужастик. Но сегодня Тильда оказалась там одна, как всегда оглядывая сверху окрестности и следя за постоянно кренившейся палубой, угол которой менялся в зависимости от того, провисали или натягивались швартовы. С верхушки мачты отлично просматривался и равнодушно-бездейственный берег, и полные тайн воды реки.

Будущее Тильду абсолютно не интересовало, и в результате ей была дарована великолепная способность уже в настоящем чувствовать себя счастливой. В данный момент, например, она казалась себе совершенно счастливой.

Она ждала, когда переменится приливная волна. Точно напротив «Грейс» в стоячей воде спокойно лежала целая груда упаковочных клетей, некогда привезенных по бесконечным извилистым дорогам за двадцать миль из Грейвзенда, и эти клети были явно заколдованными, ибо никогда даже на дюйм не сдвигались ни в ту, ни в другую сторону. Вот лихтеры[22], например, качаясь на якорях, то и дело вертелись в разные стороны и были совершенно беспомощны, не обладая соответствующими инструкциями относительно приливов. А еще было очень странно видеть, как быстро движутся по небу облака, а вода внизу остается абсолютно неподвижной.

Тильда дважды моргнула, рискуя пропустить самую важную для нее пару секунд, но все же успела заметить, как край одной из упаковочных клетей начал медленно, словно украдкой, отползать от основной груды и потихоньку огибать ее, описывая полукруг. Тильда, затаив дыхание следившая за этим, позволила себе набрать в легкие воздуха. Дрожь прошла по канатам и якорным цепям судов, лихтеры, только начавшие движение, сразу же стукнулись металлическими бортами и сбились в кучку. Прилив сменялся отливом. Скопившийся у берега плавник какое-то время еще продолжал двигаться вверх по воде, подгоняемый приливной волной, но отлив уже начинал сгонять его к середине реки, снова направляя всю эту довольно плотную массу в сторону моря вместе с повернувшей туда Темзой.

Уиллис не раз рассказывал Тильде, что на таких старых баржах, как у них, раньше имелись огромные паруса, однако в большой команде эти суда совершенно не нуждались – вполне хватало двух человек, скажем, одного взрослого мужчины и одного мальчика, и эти двое легко со всем своим хозяйством справлялись. В те времена паруса на речных баржах были коричневыми, как сама земля, и настолько пропитанными маслом, что, казалось, никогда до конца не просыхали. Теперь таких парусов уже не осталось. Впрочем, «Грейс» паруса не понадобились бы ни для того, чтобы выйти в море во время отлива, ни для того, чтобы достигнуть Лондонского порта. Благодаря плоскому днищу, она легко поднялась бы вверх по реке вместе с приливной волной, выключив все двигатели и всего лишь умело используя подводные течения. И тому шестилетнему мальчику все эти течения и опасные повороты были хорошо известны. Он давно уже изучал тайны Темзы. Никто, кроме него, не заметил бы блеснувшего золотом и бриллиантом перстня на пальце мертвого мужчины, рука которого на мгновение вынырнула из воды. Прощай! Он узнал эту руку: она принадлежала его отцу, давно исчезнувшему. Тогда «Грейс» со своей грузоподъемностью 180 тонн легко проходила даже под низкими арками мостов у берегов Миддлсекса, где не могли пройти другие суда, равные ей или превосходившие ее размерами. У моста Тауэр-Бридж сигнальные диски, имевшие четыре фута в диаметре и разрисованные черными и белыми полосами, показывали уровень воды по отношению к берегу, и если вода добиралась до отметки «четырнадцать футов», это означало, что мост невозможно поднять по техническим или каким-то иным причинам. В таких случаях пройти там могла только «Грейс» – не «Морис» и даже не «Дредноут», – и это было поистине незабываемое зрелище. Толпы людей, мужчин и женщин, выходили полюбоваться, как «Грейс», расправив большие коричневые паруса, поднимается вверх по реке, и у ворота лебедки стоит при этом всего лишь шестилетний ребенок, а сама баржа, направляясь в Ушант, уже, казалось, чует запахи открытого моря.