как сахарная вата, что в детстве покупали родители, а она тает во рту, но оставляет липкими руки. Или как выкуренная первая сигарета Malborro за котельной школы?! Парадокс, да?! Мне двадцать четыре года, а я все так же сохну по одной и той же девчонке. До сих пор думаю о первом поцелуе с ней. Да сейчас ты точно подумаешь, что я кретин. Что за это время можно было перецеловать сотню девчонок, липнущих после каждого отыгранного периода. Но я, сука, грезил одной. Грезил ей, когда провожал до подъезда, в котором она жила с предками. Когда сидели на уличных трибунах и рассматривали облака, как учил играть в баскетбол. Когда она улыбалась, когда смеялась над моими, казалось тогда крутыми шутками. Но позже понимал, что шутки были тупыми. Но она не говорила ни слова, а просто смеялась. Искренне. Без подтекста мне понравиться.

Мне нравилось и до одури вставляло, когда она краснела и стеснялась при виде моего оголенного торса, но украдкой подсматривала. Как она искренне болела за меня на игре, крича с трибуны «Вперед, Сомов», «Вперед, Тигры». Она всегда приходила. Знала, что для нашей «дружбы» это важно. В какой момент из детской дружбы «навсегда» все перетекло в ебаную крышесносную любовь у меня?! С того момента, как этот Костя стал уплетаться за ней?! Или с того момента, когда я в порыве очередной ссоры разорвал подвеску, разделенную у нас на части. Части магнита, который как притягивается, так и отталкивается. Так он теперь у меня под кожей выгравирован в районе сердца.

Но с какого момента все основательно стало меняться, я не вкусил до сих пор. Страдал от депрессии. От невозможности общения с ней. По нашей чертовой дружбе, которой мне не хватало. Один раз, помню, позвонил ей на сотовый, ответила её мама, попросив больше сюда не звонить, не компрометировать её дочь. У неё есть молодой человек, и он им очень нравится. С того дня я поставил цель: забыть, кто такая Анна Бурцева! И вроде справлялся же до того, пока Тина не сказала, что они расстались. Пока снова не увидел её в этой проклятой академии.

Всего год разницы, а получилось, что совпали с ней по всем фронтам. И группа, и расписание, и время посещений. Пытался держаться, но сука вдохнул её запах и, блять, все, кукуха, привет. Понял, что я запилен на ней уже точно досконально-основательно. Понял, что-либо добьюсь сейчас, либо потеряю раз и навсегда. Понял, что где-то на подкорках есть внутри неё какие-то эмоции ко мне. Если был парень или плевать на меня, не дергалась бы так. Не выражала эмоций. Злости. Та же блокировка уже проявление каких-то эмоций. Это лучше чем безразличие. Итог всего этого: я такой запиленный придурок, как мои предки. Она на всю жизнь. Это, по всей видимости, у Сомовых где-то на генном уровне заложено. Мои прадеды, деды были остро заточены на всю жизнь с одной женщиной. До конца. До победного. Как, собственно, и мой отец.

С мамой они познакомились еще в садике. Собственно и кольцо подарил там же, сказав ей, что ты моя жена. Мама до сих пор носит то колечко на подвеске. Маленькое, под тип серебра, с каким-то искусственным камушком. Они прошли многое: школа, университет, армия, Афганистан, госпиталь, снова ранение, госпиталь и возвращение домой. Рождение и смерть первого ребенка. Он умер у них на руках. И каждый год они его навещают. И мы тоже с сестрой. Выкидыш. Диагноз, что не сможет выносить. Беременность, роды и мое появление в этот мир. И снова борьба. Меня в роддоме окрестили «не жилец». Но, как видите, двадцать четыре года я упорно нарушаю их диагноз. Вплоть до того, что врачи говорили, что я не смогу сидеть, лежать и бегать. Каждому из них я сейчас показываю средний палец. Факью, вы жестко ошибались насчет меня. Вместе мы боролись за меня и победили. Поэтому, наверное, я так сильно люблю свою семью, что сам готов волком выть. Только каждый из них был бы максимально счастлив.

Затем снова беременность и появление Кристи. Маленькой егозы, которая вечно строила всех вокруг. Собирала людей невероятным образом вокруг себя, и они её слушали. Что бы ни говорила, пела или танцевала. Она всегда была в окружении кого-то. Любила жизнь и слепо доверяла людям. Вот и долбанная реальность, и её доверчивость, которые вышли ей боком. Теперь же год, как мы находимся в поисках. Изучаем все о том дне. Любые мелочи. Детали. Родители долго не могли мне об этом сказать, но когда сообщили, я первым же рейсом вылетел домой. И мне было похер, что меня отчисляют. Что я теряю место в золотом составе HBA. Похер. Семья — моё все. Тогда мы с отцом носом землю рыли. Камеры. Очевидцы. Любые свидетели. Любые детали. Но пусто. Каждый раз мы возвращались в тупик. Пока с этими поисками не довели еще и мать. Благо успели вовремя и не допустили страшное. Теперь же мы её, как хрустальную вазу бережём. Поэтому к вопросу о семье, счастье и каких-то отношениях я запилен пожизненно на одной. И если есть хоть малая доля того, что мы будем вместе, я, блять, буду пользоваться этой возможностью.

Да, я не самый лучший кандидат для семейства Бурцевых, и, вероятно, они окрестили меня еще тем чертом из преисподней, но какой есть. Я не верю в Бога. Я не верю во всю эту святость. Мне кажется, честнее просить и благодарить в душе, чем эта показушная святость, а внутри быть гнилым развратом и еще тем грешником. У меня есть свои молитвы. У меня есть свои правила и ценности. И они не хуже ценностей семейства Бурцевых. И мне верится, что даже намного честнее, чем эта святость, непорочность и идеальная репутация и внешний мир, за стенами которого может твориться настоящая мясорубка.

Приподнимаю руку в новом ударе, хоть глаза уже просто выжигают капли пота, но не успеваю донести, как раздается тяжелым роком звонок на весь зал. Эхом отражается мелодия звонка мобильного.

— Кирюш, я уже на кассе, — оповещает с ходу мама.

— Понял, — принимаю информацию и на ходу скидываю перчатки. Прижимая экран ухом, двигаюсь по направлению душевых спорт комплекса.

— Жду, сынок, — отзывается мама и отключается.

Кладу в шкафчик телефон, хватаю полотенце. Шорты с боксерами снимаю на ходу. И, настраивая воду, шагаю прямо под струи воды. Охеренно расслабляет и приводит в тонус.

Через десять минут, как