Ужо наточу я топор!..»

Торбен Йене Торвен отложил недочитанное письмо, провел ладонью по глазам. Бедный Поэт определенно не унывает. Значит, и ему, Великому Зануде, негоже падать духом. Как там в песне про сэра Мальборо?

Мальбрук не унывает

Миронтон, миронтон, миронтень,

Мальбрук не унывает,

А все идет вперед!

Счастливы ли снежинки?

Ни забот, ни хлопот – кружись над землей, каменной от мороза. Ах, снежинка – гордый ответ Творца безбожникам! Законы лысых мудрецов – разве способны они сотворить чудо? Они и понять-то его не могут.

Наука – слабый инструмент в дрожащих руках.

Снежинка Огюст Шевалье был счастлив – в звенящей тишине, где даже мысли отдаются громким эхом. Тьма и свет слились, обретя равновесие. Людские горести – прах, тлен, смешное недоразумение. Он ничего не забыл. Ни свою несовершенную – незавершенную! – жизнь, ни боль, рвавшую тело зубами; ни реку со смешным ангелом.

Ступени, ведущие в эфир – обитель снега.

Кто спешит на небеса,

В нашу компанию, к Маржолен?

Это бедный шевалье –

Гей, гей, от самой реки…

Товарищи по Обществу – из молодых, последнего призыва – человека сравнивали с газовым фонарем. Фонарь разбили, газ растворился в пространстве. Где Венец Творения? Был – и сплыл, и никакого вам «бессмертия души».

Сюда бы этих умников – полюбоваться…

Он устремился вперед с удвоенной отвагой. Страх остался на Земле. На планете, которую еще только предстоит улучшить. Сияющий Париж, виденный им во сне, – мечта человека, которому не встать выше своего века. Он видел привычное, пусть и лучшее во много раз. Таков был и кошмар, насланный Эминентом. Лужа бурой слизи со щупальцами – с сияющих вершин в живое дерьмо.

Шевалье беззвучно рассмеялся. Вот вам и ответ, герр Книгге. Вы, конечно, штукарь изрядный, как и все ваши братцы-алюмбрадцы, но вам не под силу подняться над миром. Кого вы напугаете здесь лужами и щупальцами? Да и я хорош. Тайное общество, баррикады, листовки…

Нынче он попал сюда,

В нашу компанию, к Маржолен…

Перезвон колокольчиков обжег, отрезвил. Счастье рассыпалось мелкими осколками, как зеркало в руках злой королевы. Так просыпаются от грез курильщики опиума.

– Эй! Кто-нибудь!

Крикнул, не подумав, есть ли голос у снежинки.

– Слышите меня? Я – Огюст Шевалье. Я, кажется, заблудился…

Эфир потемнел, каменея.

– Помогите! Я – Огюст Шевалье! Я хочу вернуться…

– Шевалье Огюст. Место рождения – город Ним, Франция, – равнодушный голос ударил ледяной крошкой. – Процесс завершен на сорок семь процентов. Скорость – в пределах допустимого. Сопротивляемость материала близка к единице…

Раньше этот же голос толковал о некрологе.

– Целесообразно создание резервной копии объекта «Огюст Шевалье». Целесообразно регулярное обновление информации об объекте «Огюст Шевалье». Целесообразно…

– Живые тут есть? – шепотом поинтересовался объект Огюст Шевалье, сообразив, что с чтецом некрологов (местным пономарем, не иначе!) каши не сваришь. – Эй, народ! Не молчите, не по-людски это!..

– Это вы, Шевалье? Погодите, сейчас уберу помехи.

Уж не ангел ли лаборант соизволили отозваться?

– …секторы пять и восемь нуждаются в дополнительной проверке. Информация по сектору двадцать четыре отсутствует…

Пономарь опять взялся за свое.

– Слава Разуму, настроил! Шевалье, не отвлекайте меня, пожалуйста. Я не виноват, у нас на этот случай ничего не было готово. Пришлось импровизировать. Потерпите, а? Я заканчиваю…

«Сколько?» – хотел спросить Огюст, но не решился. Все равно ни часов, ни солнца. Да и есть ли здесь Время?

– …Создание матрицы объекта «Огюст Шевалье» завершено. Начинаю загрузку информации. Заполняется сектор один…

Снежинке хотелось домой. С каждым мгновением ей становилось все хуже, все тяжелее. Скользи, падай, крутись в черном вихре…

Больно!

Как-то, в очередной раз оставшись на мели, Ханс Христиан Андерсен решил всерьез заняться датским фольклором. Его, как патриота, огорчало пренебрежение высокомерных коллег-литераторов к легендам Отчизны. Стыдно вспомнить, но единственный сборник датских сказок издал не датчанин, даже не швед, а самый настоящий немец – Якоб Гримм, старший из братьев. Терпеть такое Андерсен был не намерен и, захватив обязательную веревку, в тот же вечер отправился в народ: слушать и записывать.

Вернулся он через десять дней, без веревки, башмаков и шляпы, зато с толстой тетрадью – и сел за работу. Задуманные им «Датские сказания из народных уст» предназначались для детей, дабы воспитать в них любовь к Родине.

Первый вариант был опробован на Каре-Непоседе, внуке привратника в особняке академика Эрстеда. Помешать не успели – Андерсен продекламировал Непоседе легенду, именовавшуюся «Замок Кровавой Руки». Результат озадачил всех, и прежде всего автора. Каре, шалопай и драчун, неделю ходил тих и молчалив, категорически отказывался ночевать один (деду пришлось потесниться в его каморке), а с закатом солнца боялся выглянуть на улицу.

Когда его спрашивали о причине, он начинал заикаться.

Следующую легенду гере Торвен решил выслушать лично, с глазу на глаз, понадеявшись на крепкие нервы и военный опыт. Выдержал, похвалил, однако перед сном попросил дочь, дабы та озаботилась принести в его спальню канделябр с полудюжиной свечей. Заснуть, впрочем, не удалось, даже с заряженным пистолетом на туалетном столике. Наутро, дождавшись прихода литератора, Зануда убедительно посоветовал ему не спешить и основательно поработать над стилем, дабы юные датчане в полной мере оценили глубины народной мудрости.

Вспомнилась эта поучительная история не зря, ибо услышанная Торвеном легенда называлась «Черный Гном-Расчленитель». И начиналась она рассказом о том, что руки у Расчленителя были хоть и маленькие, но очень сильные – и холодные, как февральский лед.

– Да скорее же, мсье Торвен!

Твердые и холодные, как февральский лед, пальцы вцепились в плечо. Зануда и сам не понял, как оказался в рессорной коляске – сзади от кучера, справа от седока. Того, что схватил его гномьими ручками.

– Господин Тьер! – проникновенно вздохнул Торвен. – Я был бы очень вам обязан, если бы вы изволили пригласить меня иным способом…

– Крайняя необходимость! – прозвенело в ответ. – Вежливость – смазка для эшафота! Малой петлей… Пошел!

Последние слова предназначались кучеру. Тот щелкнул кнутом, отправив коляску по загадочной «малой петле». Между тем гномик – бывший товарищ министра финансов, депутат Луи Адольф Тьер – натянул верх коляски, скрыв седоков от досужих взглядов.