Однажды вечером судьба свела нас за одним карточным столом. Я выпил тогда слишком много вина и, видя, что Паридо проявляет любезность ко всем игрокам, кроме меня, не смог побороть желания смухлевать хотя бы чуть-чуть.

Если человек мухлюет, чтобы самому выиграть, он неминуемо вызывает у всех подозрение. Но если он обманывает только затем, чтобы проиграл другой, он скорее найдет союзников, чем врагов. Чем с большим презрением относился ко мне Паридо, тем больше я старался, чтобы удача в игре от него отвернулась. Карта, о которой он мечтал, оказывалась в руках у другого или, если другого выхода не было, у меня в рукаве. Когда ему казалось, что он близок к победе, его надежды разбивались вдребезги. Он несколько раз бросал подозрительные взгляды в мою сторону, но мои выигрыши были достаточно скромны. Потому какой был с меня спрос?

Думаю, все могло бы на этом и закончиться. Он проиграл в тот вечер несколько гульденов, ничего особенного.

Такой человек, как Паридо, никогда не ставит на карточный стол больше, чем готов потратить в качестве платы за хорошо проведенное время. Однако несколько месяцев спустя дело приняло другой оборот.

Я знал, что Паридо и его торговое объединение планировали аферу с сетубалской солью. Цена на нее не повышалась какое-то время, и, соответственно, ее экспорт сократился. Поэтому цена должна была неминуемо возрасти, однако Паридо и его товарищи решили вызвать ее повышение, не дожидаясь, когда это произойдет само собой. Я узнал об этом от хозяина таверны, одного из тех, кому я платил за услуги, и увидел возможность сам извлечь кое-какую выгоду из этой ситуации. Я утверждаю, что никогда ничего не предпринимал с единственной целью — насолить Паридо. Я не любил его, как он не любил меня, однако это не имело значения, когда речь шла о торговле. Я хотел получить прибыль. И только.

Объединение Паридо начало распространять слух о том, что последние партии сетубалской соли продаются по более высокой, чем ожидалось, цене. Они рассчитывали, что на бирже начнется лихорадка и люди начнут покупать, чтобы сохранить существующие низкие цены. Они рассчитывали получить прибыль от продажи соли из своих запасов и опционов или ставок на повышение цены. Когда они начали продавать соль по новой цене, я со своими агентами тоже стал продавать, наводнив рынок, чтобы заработать на разнице в цене. Мой метод позволил мне использовать их махинации и получить значительный доход. Он имел и неизбежный побочный эффект: их торговля стала невыгодной, а их опционы повысились в цене лишь незначительно. Но это была цена, которую они заплатили за надувательство.

Занимаясь подобными махинациями, я всегда действовал через подставных лиц, однако Паридо при помощи своих обширных связей, которыми он чрезвычайно гордился, выследил меня. На следующий день на бирже он подошел ко мне сзади и сказал:

— Ты перешел дорогу не тому человеку, Алферонда. Я сказал, что не понимаю, о чем идет речь. Отец научил меня всегда все отрицать.

— Я не верю ни одному твоему слову. Ты обогатился, разрушив мой план, и я понес убытки. Я сделаю все, чтобы такой гнусный жулик, как ты, получил по заслугам.

Я рассмеялся в ответ на его угрозы, как обычно делал в подобных случаях. На самом деле проходили месяцы и даже годы, и я забыл о его словах. Он по-прежнему относился ко мне с неприязнью. При удобном случае он говорил обо мне плохо, но, насколько мне было известно, никогда не предпринимал против меня ничего серьезного. Возможно, как я впоследствии понял, он действовал против меня в сделках, которые оказывались для меня неудачными, но, возможно, на то была воля судьбы. Мне казалось, он не преминул бы приписать себе в заслугу любую постигшую меня неудачу.

А потом его избрали в маамад. Как богатый купец и парнасс, он был одним из самых влиятельных людей в нашей общине. У меня не было причины праздновать его избрание, но у меня также не было причины подозревать, что он использует свое новое положение, дабы нанести мне сокрушительный удар.

На кухне Ханна чуть не лишилась пальца, нарезая спаржу. Она задумалась, и нож, который служанка не точила в течение нескольких месяцев, выскользнул из рук и сильно ударил по пальцу. Однако тупое мокрое лезвие лишь слегка ободрало кожу.

Ханна подняла голову, чтобы посмотреть, не заметила ли Аннетье. Девушка терла сыр, напевая какую-то песенку, что было неудивительно, поскольку она опять прикладывалась к вину. Если бы она заметила промах Ханны, то не преминула бы что-нибудь сказать. Например: "Только посмотрите, какая вы неловкая" или: "Надо же, она и с ножом не может управиться". Она бы сказала это со смехом, наклонив свою хорошенькую головку, как будто смех и наклон головы могли окрасить дружелюбием любой поступок. Ханна сделала бы вид, что это так и есть, подавляя желание запустить в девушку половиной головки сыра.

Ханна слизала каплю крови кончиком языка и бросила спаржу в миску, где ее смешают с сыром и черствым хлебом, дабы испечь пирог наподобие тех, что они ели в Португалии. Однако в Лиссабоне были другие овощи и другой сыр. Аннетье находила пироги отвратительными и называла их вредными. Это относилось ко всем продуктам, к которым она не привыкла, будучи родом из Гронингена.

— Когда-нибудь, — сказала она, теперь глядя на Ханну, — ваш муж заметит, что вы готовите что-то вкусное, только когда его брат приходит к ужину.

— Двоим много не съесть, — ответила Ханна, изо всех сил стараясь не покраснеть, что ей почти удалось. — Трое могут съесть гораздо больше.

Этому она научилась у матери, но слова ее были особенно справедливы по отношению к мужу. Если бы Даниелю позволили, они бы питались только хлебом, черствым сыром и соленой рыбой — словом, самой дешевой пищей. И он сам велел, чтобы она готовила что-нибудь на ужин, когда с ними ел его брат, вероятно, чтобы Мигель не подумал, будто он скупец, хотя Мигель давно это знал.

Но ей нравилось кормить его как следует. Мигель плохо заботился о себе, и она не хотела, чтобы он ходил голодным. Кроме того, в отличие от Даниеля он, казалось, ценил еду и относился к ней скорее как к удовольствию, а не как к насущной необходимости поддержать силы. Он всегда благодарил ее и хвалил ее блюда. Он делал ей мелкие комплименты, замечая, что немного мускатного ореха придало сельди замечательный вкус или что соус из чернослива, которым она полила яйца, удался ей как никогда.

— Нужно тушить морковь с черносливом и изюмом, — сказала Аннетье, видя, что Ханна решила передохнуть.

— Я устала.

Она вздохнула для убедительности. Ей было неприятно признаваться в слабости перед девушкой, но теперь, когда она вынашивала ребенка, это должно было быть простительным. Должно-то должно, но мало толку думать о том, как должно быть. Например, разве должна жена португальского идальго находиться в душной, практически без окон кухне и резать спаржу вместе со служанкой? Однако он так пожелал, и она будет это делать. Она испытывала мрачное удовольствие, содержа этот дом в порядке и делая себя неуязвимой в его глазах.

После переезда в Амстердам Даниель разрешил ей нанять несколько слуг, но вскоре узнал: оказывается, в Голландии принято, чтобы жены, даже жены самых важных берен, трудились по дому вместе со служанками. В бездетном доме было не принято держать более одной служанки. Даниель обрадовался, что можно сэкономить, и уволил всю прислугу, оставив одну девушку помогать Ханне по дому, отдав той предпочтение, как католичке.