улыбается. Затем ударяет по рычагу левой рукой, каретка отлетает к краю, он снова потирает ладони, еще одна строка. Клавиши его пишущей машинки издавали не столько резкий треск, сколько глухой стук. Меня не тревожил шум, меня убаюкивало до дремоты повторение этих действий и само его присутствие – ощущение пребывания в комнате с кем-то, кто действительно хотел быть живым.

* * *

Я начала проводить там каждый день. Через некоторое время я перестала лежать на диване и вместо этого сидела и смотрела на улицу. Однажды я нашла ручку между подушками, и когда мой отец заметил, что я равнодушно рисую у себя на руке, он встал и подошел ко мне с бумагой и кратким оксфордским словарем. Ненадолго присев рядом со мной, он написал на полях слева буквы алфавита и предложил написать рассказ в одно предложение, использовав каждую букву по порядку. Он сказал, что словарь нужен лишь для того, чтобы было удобнее писать, и вернулся к своему столу.

Я придумала несколько сотен таких рассказов. Они все еще валяются где-то в коробке, но из тех времен я помню всего один, потому что, когда я закончила его, отец сказал, что однажды он станет одним из главных моих произведений.

А

Барбаре

Винсент

Гнусно,

Даже

Едва ли

Жалея,

Злодей,

Изменил -

Как

Людская

Молва

Нынче

Обсуждает,

Предстоит

Развод:

Семье

Трудно

Ужасно,

Фантастический

Хам

Целовал и

Чертовски

Шокирующе

Щупал

Экзотичного

Юного

Ямайца.

Я до сих пор иногда придумываю их, когда не могу уснуть. Сложнее всего с буквой «Щ».

* * *

Подруга Ингрид, которая однажды зашла, когда я была у сестры, сказала мне, что приложение «Хэдспейс»[3] изменило ее жизнь. Я хотела спросить, какой была ее жизнь раньше и какова она теперь.

* * *

В сентябре я чувствовала себя хорошо. Мы с отцом решили, что мне нужно поступить в университет. Но я чувствовала себя хорошо, лишь когда была с ним в кабинете. С самого начала занятий я не могла досидеть до конца лекции. Я пропускала дни, а потом и недели. Я стала возвращаться под стол, когда была дома. Ближе к концу семестра декан отправил меня в академический отпуск. Он дал мне брошюру по стресс-менеджменту и сказал, что мне нужно будет хорошо проявить себя на экзаменах, если я решу вернуться в январе. Я должна использовать праздники, чтобы серьезно подумать. Увидев меня вне своего кабинета, он сказал: «В каждом потоке бывает студент вроде тебя» – и пожелал мне счастливого Рождества.

* * *

На верхнем этаже дома на Голдхок-роуд есть железный балкон, на который мы не выходили, потому что он проржавел и отламывался от стены. Однажды ночью в праздники я вышла на него босиком и стояла на решетке пола, глядя через перила на длинный черный прямоугольник сада, расположенный четырьмя этажами ниже.

Все болело. Подошвы ног, грудь, сердце, легкие, кожа головы, суставы, скулы. Было больно говорить, дышать, плакать, есть, читать, слушать музыку, находиться в комнате с другими людьми и быть в одиночестве. Я долго стояла там, ощущая, как балкон иногда качается на ветру.

Нормальные люди говорят: «Не могу представить, что почувствую себя настолько плохо, что искренне захочу умереть». Я не пытаюсь им объяснить, что дело не в том, что ты хочешь умереть. А в том, что ты знаешь, что тебе не положено жить, ты чувствуешь усталость, которая перемалывает кости, усталость и ужасно сильный страх. Тебе нужно наконец исправить неестественный факт своего существования.

* * *

Худшее, что Патрик когда-либо говорил мне: «Иногда мне кажется, что тебе на самом деле нравится такой быть».

* * *

Вот причины, по которым я ушла с балкона обратно в дом. Я не хотела, чтобы люди подумали, что мой отец плохой родитель. Не хотела, чтобы Ингрид провалила экзамены. Не хотела, чтобы мать однажды превратила это в свое искусство.

Но Патрик – единственный, кто знает главную причину, она хуже всего, о чем я когда-либо думала. Я вернулась в дом, потому что даже тогда, в том состоянии, я считала себя слишком умной и особенной, лучше любого другого, кто сделал бы то, ради чего я вышла, – я не очередная студентка из каждого потока. Я вернулась в дом, потому что была слишком гордой.

Однажды в своей забавной колонке про еду я написала, что пармская ветчина стала банальностью. После выхода журнала одна читательница прислала мне электронное письмо, в котором говорила, что я показалась ей неприятно высокомерной, а она будет продолжать наслаждаться пармской ветчиной. Я распечатала письмо и показала его Патрику. Он прочитал его, приобняв меня одной рукой, затем притянул к себе и сказал, повернувшись лицом к моей макушке:

– Я рад.

– Тому, что она не собирается отказываться от ветчины?

– Тому, что ты неприятно высокомерная. – Он имел в виду, что именно поэтому я все еще жива.

Наверное, это не самое худшее, о чем я когда-либо думала. Но входит в топ-сто.

* * *

Худшее, что когда-либо говорила мне Ингрид: «Ты фактически превратилась в маму».

* * *

Несколько месяцев назад Ингрид позвонила мне и рассказала о креме, который она начала использовать, чтобы избавиться от коричневого пятна, появившегося на лице. На обратной стороне тюбика было написано, что он подходит для применения на большинстве проблемных зон.

Я спросила, сработает ли, по ее мнению, крем на моей личности.

Она сказала: «Возможно. Но не заставит ее исчезнуть полностью».

* * *

После той ночи на балконе я спросила у отца, можно ли сходить к другому врачу. Я рассказала ему, что случилось. Он был на кухне, ел вареное яйцо и встал так быстро, что его стул опрокинулся. Я позволила ему обнимать меня, как мне показалось, слишком долго. Затем он велел мне подождать, пока он найдет в своем кабинете список других врачей, которых он выписал в блокнот.

Врач, которую мы выбрали, потому что она была единственной женщиной в списке, вытащила ламинированный опросник из вертикально стоящей папки и стала зачитывать вопросы с красным маркером в руке. Карточка была розоватой из-за отметок и стертых ответов других людей. «Как часто тебе бывает грустно без причины, Марта? Всегда, иногда, редко, никогда? Ага, всегда», – а затем, после моего ответа на каждый последующий вопрос, повторяла: «Так, опять всегда; и тут всегда; давай угадаю – всегда?».

В конце она сказала: «Ну, проводить подсчет нет необходимости, я полагаю, мы можем смело предположить…» – и выписала рецепт на