— Я, — отозвался Митяй, видя, как другие отлынивают.

Хист ничего не сказал, только вновь покачал головой и пожал неопределённо плечами.

Митяю почему-то незнакомец дюже понравился, и появилось непреодолимое желание спасти его. Пришёл отец, с которым они бежали от постылой жизни.

— Ты чего не дрыхнешь? — спросил отец, глядя, куда бы сесть.

В землянке царил полумрак. Несколько коптящих лучинок слабо освещали огромное помещение, в котором находили приют несколько десятков человек.

Вот здесь они отсиживались после набегов. Но Хист и многие из его ватаги понимали, что отсюда надо уходить. Московский князь для поддержки купцов, которые хорошо пополняли его казну, выделил воев, и они всё сильнее наступали Хисту и его ватаге на пятки. Не долог день, когда они доберутся и сода. Оставался один путь — спускаться ещё южнее и, как говорил Аким, идти назад к казакам. Благо, это не возбранялось их неписаными законами. Эти вольные, свободные люди с силой вновь тянули их к себе. Сопротивлялся один ваттаман, боясь, что там уже его никто так не назовёт. Их жизнь он хорошо знал. У них многому и научился. Только воля предводителя удерживала ваттаманов от такого шага. Поддавшись когда-то на его уговоры, мол, одним будет лучше, они, как волки, отбившиеся от стаи, только и думали, как вновь вернуться к казакам.

Больной очнулся только на вторые сутки. Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Полумрак мешал разглядеть помещение. Он попытался подняться, но не хватило сил. Из его груди вырвался стон.

— Ты что? — раздался незнакомый глухой голос.

И над ним склонилась чья-то обросшая голова.

— Где я? — напрягая все силы, промолвил он.

— Ты... у ваттамана Хиста, — послышалось в ответ.

— У ваттамана?

— У его.

Больной опять застонал.

— Что болит-то? — участливо спросил неизвестный.

— Всё, — услышал он в ответ.

— Худы дела. Пойдуть к ваттаману.

Он сделал было шаг, но что-то вспомнив, обернулся и спросил:

— А исть хошь?

— Нет, — тихо ответил больной.

Вскоре, сквозь дремоту, больной вновь услышал над собой чьи-то голоса.

— Так, значица, худ? — спросил Хист.

— Худ, худ, — ответил тот, кто недавно с ним разговаривал.

— Да, надоть к Акиму его тащить, — как бы в раздумье проговорил ваттаман, — кто... сподобится? — и почесал затылок.

— Я! — раздался сонный голос Митяя, — я сподоблюсь! — И он поднялся.

— Ладноть, всё одно. Выдержит ли? — Хист кивнул на больного.

— Все под богом ходим.

Митяй не стал оттягивать уход. Больного, одев в просохшие одежды, вывели на улицу и положили на волокушу. Хист спустился в схрон, принёс оттуда медвежью шубу и накрыл больного. С какого боярина или купца снял, было неведомо. Сулим подал Митяю котомку с едой и сунул в руку пучок сухого светца.

Митяй снял шапку, перекрестился, плюнул на руки, надел «хомут» и рывком взял с места, крикнув на прощание: «Покель!».

Вскоре лес поглотил его. Двигаться стало труднее. Мешали кусты, упавшие деревья. Частенько в ход приходилось пускать топор. Но он упорно тащил за собой больного. В его голове ни разу даже не мелькнуло сожаление, что ввязался в это дело. Он тащил и тащил больного. Надвигавшаяся темнота заставила Митяя остановиться. Он разгрёб снег, развёл костёр, напоил юношу отваром. Подбросив дров в костёр, чтобы огня хватило до утра, поднял полог ваттамановой шубы, подлез под бок к больному.

— Вместе будем — теплее спать! — с этими словами его голова упала на локоть.

Митяй проснулся на рассвете. Ещё не открывая глаз, он почувствовал собачий запах. Отбросив полу, приподнялся и в серо-тёмной пелене увидел собаку.

— Откеда? Не может быть, — прошептал он.

Но это был огромный пёс. Таких Митяю видеть не приходилось.

— Пёсик! — позвал он собаку, — идь ко мне.

Тот, прихрамывая, прокондылял мимо Митяя и остановился около больного, тщательно обнюхивая его. И тут вдруг с псом что-то случилось. Он радостно заскулил и стал старательно лизать лицо больного. И до Митяя дошло, что псина нашла своего хозяина. Разве мог пёс так лизать чужого ему человека!

— Ну что, псина, — глядя на него, сказал Митяй, — нам пора.

На этот раз всё чаще и чаще глубокие овраги преграждали путь. Ельник стал меняться на дубовые и берёзовые рощи. Митяя это радовало: недолго осталось и до Алима. Преодолев очередной подъём, они спустились в удолье. Это вещало о речной близости. Так и есть. Вот и река. Ветер сдул снег со льда, и он, чистый, голубой и прозрачный, казался стеклом, на который страшно было ступать. Но Митяю было не до наблюдений. За рекой Алим. И он, думая только об одном, спокойно вступил на эту зимнюю красоту.

Теперь одна забота — не угодить бы в полынью. Только Митяй об этом подумал, как лёд под ним затрещал. Он успел оттолкнуть назад «волокушку» вместе с собакой и... ушёл под воду. Вскоре вынырнул и попытался выскочить на лёд. Но не успел на него опереться, как тот с хрустом под ним рассыпался. И что-то тяжёлое потянуло вниз. Митяй понял, что это шубейка. Он сбросил её, но это мало помогло. Лед словно издевался над ним. И у парня стал зарождаться страх, который подстёгивался тем, что ему всё труднее было держаться на воде. Он вторично ушёл под воду. Снова вынырнул. Вдруг его мозг прожгла страшная догадка: это — конец!

Страх за свою жизнь, за жизнь больного заставил его ещё раз сделать попытку выползти на лёд, и он попытался удержаться на другом краю полыньи. Лед выдержал. Собрав последние силы, Митяй выбрался из полыньи. Оказавшись на льду, он не верил ещё в спасение и какое-то время боялся даже разжать руки. Надо было срочно утепляться. Не хватало ещё погибнуть от мороза. Но запасной одежды не было. Взгляд упал на атаманову шубу. Дорога! Но была не была! Он схватил её и надел на себя. Устроив дикий танец, вскоре почувствовал, как тело начало согреваться. Можно было продолжать путь. Но его чирики лежали на дне реки. Недолго думая, Митяй огрубил рукава шубы и надел на ноги. Обвязав их верёвкой, получил чувяки. Теперь можно двигаться дальше. С опаской он ступал на лёд. Но с каждым шагом к нему возвращалась уверенность.

— А ну бегом! — крикнул он себе и бросился бежать.

Пёс отчего-то залаял и побежал рядом с ним.

Митяй бежал долго, чтобы не подхватить простуду после охлаждения. Пот стал пробивать его.

Преодолев ещё полверсты, Митяй увидел, как из-под земли поднимается столб дыма.

— Алим дома! — и даже подпрыгнул от радости.

Ступени по-хозяйски очищены. Дверь землянки была закрыта. Митяй рывком открыл её. Дед сидел у оконца за столом и что-то мастерил. Этот рывок двери заставил его быстро, насколько позволяли немолодые годы, повернуться. Митяя трудно было узнать: без шапки, с полуголыми руками и ногами, он походил на сака, с которым довелось встречаться ему ещё в молодости.