- Нет, он очень уверенный.

- Значит, он не мог уронить карандаш. Это просчет режиссера. Он втюхал карандаш просто так…

Ни в спектакле, ни в пьесе ничего не могло быть «просто так»! Любое «просто так» резало глаз, выпадало из жанра, истории образа, рисунка роли. На сцене все делали зачем-то! Все слова и поступки характеризовали персонажа, разоблачали персонажа, двигали действие вперед. Оказалось, это не так-то и просто вгрызться в образ, разобрать его до костей и понять: он не мог уронить карандаш. Это было похоже на любимую присказку Пуаро Агаты Кристи, способного отыскать убийцу не вставая с кресла и повторяющего: «Это было так, потому что иначе быть не могло».

Но смерть Андрея не могла быть просчетом режиссера, а значит… Кто-то убил его, потому что не мог не убить. Кто-то не мог не уронить карандаш!

Я редко применяла свои навыки в жизни - в жизни я была обычным зрителем, охотно прощающим создателям действа любой явный ляпсус. Но нынче, когда в моей и без того спорной жизни обнаружился труп, прежняя профессия дала знать о себе раньше, чем я узнала знакомый театроведческий зуд.

«Мой милый труп» - так назывался спектакль нашего курса. Накануне дня театра нам сказали: по традиции первый театроведческий должен сделать представление на студенческой сцене.

Занавес раздвигался. Я лежала в гробу, с книгой в руках. Воскресала, садилась, открывала книжку и зачитывала залу загробным голосом: «"В этот трагический век, когда театр почти прекратил свое существование", - сказал драматург джеймс Шерли в 1647 году… Но театр оказался бессмертен!» - я выскакивала из гроба.

Для меня театр умер десятилетье назад. И вновь оказался бессмертен!

Итак, «Мой труп», детектив. Сверхзадача - узнать, кто убил Андрея.

«А какая тема и идея?» - подал голос И. В.

Я нахмурилась, припоминая учебник по теории драмы. Тема «Ромео и джульетты» - любовь. Но может ли быть темой убийство? Нас не учили анализировать детективные пьесы - этот пустопорожний жанр. Ни один уважающий себя режиссер не станет выгонять актеров на сцену лишь для того, чтоб узнать, кто сделал труп трупом. Да и сколько их, детективных пьес? «Мышеловка» Агаты Кристи. «Инспектор пришел» джона Пристли. Но у Пристли смерть - только завязка. Тема - буржуазные нравы. И это вовсе не детектив, а драма.

Я решительно вымарала «детектив». Трагедия, трагикомедия, мелодрама, драма, «черная» комедия, комедия-буфф, фарс, гиньоль, театр абсурда?…

И первая задача понять, что за пьеса разыгралась вчера.

Я живо представила нас - себя, Арину, Яна и company, похожих на героев Луиджи Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора». Мы сидим и обсуждаем, в каком жанре выступаем на сцене и кто из нас тайный автор.

Расхожий прием: театр в театре.

Автор пьесы - и есть убийца! Достаточно точно охарактеризовать персонажей, чтоб понять, кто не мог ее не написать… Простейшая вещь - образ героя в спектакле - курсовая второго курса.

Где-то в районе груди заерзал забытый азарт первой ученицы группы.

Следовало с кого-то начать, и я предпочла начать с самого легкого:

«Арина - лучшая подруга Сани».

Я набрала ее номер.

Пусть поймут скучные философы отчаяния, периодически открывающие с некоторой долей наивности ужасы человеческого удела и пытающиеся помешать нам развлекаться в театре: мы забавны! Жан Ануй

- Да! - недовольно рявкнула она из ниоткуда.

- Это я.

- А, это ты… - Ее голос расслабился. - Как ты?

- А ты как? Когда вы вчера закончили? - Я встала со скамьи и, прижимая к щеке телефон, пошла по проспекту.

- Сегодня. «Доброй ночи, точнее, доброго утра». - Это была цитата из спектакля. - В семь утра москвичи поехали за вещами в гостиницу и в аэропорт…

- А остальные?

- Поехали их провожать.

- А ты?

- А я на работу. Вымыла у тебя голову, и к своим уродцам. - «Уродцами» Арина звала подчиненных, и, судя по всему, сегодня они вели себя неплохо, иначе бы были «уродами».

- А что вы делали, когда я пошла спать?

- Да все как обычно. - Голос Арины лениво потянулся, прежде чем перечислить неизменное меню заведения. - Ян и Сашик поссорились…

- Из-за чего?

Отрепетированная информация и такая же отрепетированная реакция на нее. Все в нашей компании произносили ее с одинаковой интонацией. Первая фраза звучала с усталой обреченностью. Вторая - с мазохистским любопытством.

Наши голубые друзья ссорились каждый раз. Их ссора была не новостью, а неотъемлемой частью программы. Новостью было бы, если б они не поссорились.

- Яну не понравился телесюжет о Сашике. Ночью показывали… Янис сказал, что Сашик пиар-проститутка. Сашик заперся в ванной. Ян сломал задвижку.

- Так она вроде не сломана.

- Женя ее потом починил.

- Он - хороший парень. - Эту фразу мы тоже повторяли регулярно.

- А Доброхотов оказался ничего… - Подобной фразы в нашей пьесе ранее не было.

- У вас что-то было? - рефлекторно отозвалась я на интригу, хоть мне было нисколько не интересно.

«Общение героев строится на условно выработанных рефлексах. Они не интересны друг другу», - черкнул отрешенный театральный критик в дневник.

Мне не приходило это в голову раньше.

Мы напоминали слаженную театральную труппу с хорошо обкатанным репертуаром из двух-трех постановок. И если один начинал: «Как меня принимали студенты в Харькове!»[4]- другой гарантированно подхватывал: «Два венка и вот…». (Перевод: я произвела эмоциональное землетрясение и намереваюсь похвастаться.) Мы говорили на нашем внутрисемейном языке, перемешанном с цитатами из спектаклей и пьес, и стороннему человеку было трудно понять наши шутки.

«Манюрка, чичирка» (женский и мужской половые органы) - так именовал их кумир нашей юности Роман Виктюк. «Мы - общество утонченных неврастеников и дегенератов» - эта шокирующая непосвященных самохарактеристика перекочевала к нам из его же интервью. «До четырех утра и белых медведей» - сомнительный словесный пассаж из древней Арининой курсовой о киевских кабаре навечно вошел в наш лексикон. (Перевод: беспредел полный!) «С вами говорит Немирович-данченко». (Перевод: угодить в идиотскую ситуацию.)

На третьем курсе мы с Ариной работали в пресс-центре театрального фестиваля. Мне позвонил человек и сказал: «С вами говорит Немирович-данченко». - «Очень приятно. Вас слушает Константин Станиславский», - бодро ответила я. И только на третьей минуте беседы вспомнила, что в одном из фестивальных спектаклей играет реальный внук реального прародителя МХАТа - Владимира Немировича-Данченко[5].