− Хоть бы написал! – рассерженно произносит Дана, – Я уже молчу о том, что позвонить мог!

− Его директриса срочно вызвала, – Агния переходит на громкий шёпот, – Мне ребята сказали.

− Так он что, из-за этого даже не поест?

− Поест на следующей перемене, – машет рукой Агния, – Не оголодает, не волнуйся за него!

“Я разогревала тебе обед, а он уже опять остыл!”, – вспоминает Артур слова прабабки, которыми она обычно встречает его в своей каморке под крышей, и пытается представить на её месте Дану. Она сочувственно улыбается, отчего у неё “загорается” ямочка на щеке.

− Меня уже тошнит от этого спектакля! – шепчет Дана, – Нафиг я согласилась во всём этом участвовать?

− А у тебя был выбор? – Агния с аппетитом доедает суп и принимается за котлету с пюре. Ногти у неё сегодня раскрашены, как шахматная доска.

− Я бы что-нибудь придумала. Кирюха тоже мне вчера говорит: давай нахер сбежим куда-нибудь, хоть больничный где-нибудь достанем…

Агния стучит кулаком по лбу и косится на Артура. Прилежный учительский сынок аккуратно отламывает вилкой кусок котлеты.

− Ты же хочешь здесь учиться?

− Ну, хочу…

− Вот и молчи в тряпочку! – шипит Агния, – и давай, ускоряйся, а то перемена сейчас закончится.

Артур жуёт котлету – ещё тёплую, солоноватую, в общем, довольно вкусную, и ему кажется, что у него за спиной стоит Сусанна. Неужели она когда-то была такой же резвой и длинноволосой, так же изящно сгибала руку в локте? А, может, у неё тоже была ямочка на щеке? А, может, ямочки когда-то были у бабушки Хелены, у мамы?

Папа Слава только однажды появился около их хельсинского дома с большими балконами.

“Я возвращаюсь в Выборг”, – сказал он.

Папа был не очень высоким – куда ниже Семёна, но крепкий, коренастый и светловолосый. О чём они говорили с мамой? Какими были его первые слова, после которых мама пошла за ним?

Звенит звонок. Дана и Агния срываются, на ходу допивая сок и дожёвывая пирожки с повидлом. Артур тыкает недоеденную котлету, подхватывает поднос и медленно идёт следом. Звонок звенит и звенит.

6

Как будто две части гигантского “паука”: круглая “голова” и конусообразное “туловище”, из которого торчат “усы”. Коренастый брюнет в чёрных джинсах и замызганных кроссовках взваливает “голову” на плечи и, согнувшись в три погибели, направляется к двери. Рабочий в сером комбинезоне придерживает дверь. Но довольно быстро становится понятно, что “голова” в дверь не пролезет, а уж “туловище” – тем более. Брюнет негромко матерится и ставит “голову” на мокрую плитку, которой выложено крыльцо.

− Эта створка открывается? – спрашивает рабочий.

− Открывается, куда она денется! – кряхтит брюнет.

Он подходит к двери и пытается открыть защёлку вверху, затем внизу. Верхняя поддаётся, нижняя – ни в какую.

− Поднажми! – командует брюнет, – Сейчас вместе наляжем на неё. Тут защёлка немного барахлит.

Они наваливаются на дверь, и та, в конце концов, сдаётся. Створка со всей дури ударяется об стену, и стекло разбивается, усыпая мелкими осколками крыльцо, ступени и чёрные джинсы брюнета. Он снова негромко матерится и замечает капли крови на полу.

− Саш, у тебя тут чё случилось?

На крыльце появляется Таня. Первое, что она видит, – кровавая полоса на Сашкиной шее.

− Чё случилось? Под артобстрел попали! Грёбаная ракета!

− Какая ракета? Пойдём скорее в туалет!

Вокруг раздаётся хохот. Только сейчас Таня замечает, что собралась целая толпа зевак – от первоклашек до самых старших.

− Сашка поранился! – шепчет кто-то.

Недолго думая, она хватает брюнета за руку и тащит его, словно провинившегося двоечника, мимо раздевалки, мимо стендов с расписанием уроков, мимо столовой, из которой доносится запах чего-то печёного, через огромную рекреацию, под ошарашенные взгляды мелюзги и попадающихся навстречу учителей. В белоснежном учительском туалете Таня открывает кран и командует:

− Голову под воду!

Сашка покорно кладёт голову в раковину, словно на плаху, и тут же вскрикивает.

− А ещё холоднее можно?

− Можно! – Таня тянется к крану, но Сашка останавливает её руку.

− Ты мне всю куртку залила и все штаны. Я как обоссаный теперь.

− Лучше обоссаный, чем обезглавленный!

− Да брось ты! Это ж царапина…

− Пойдём в медкабинет за пластырем!

И они ковыляют на второй этаж: Таня – с красными холодными руками и взъерошенными волосами, Сашка – в мокрых штанах и с кровоточащей шеей.

− Как вы умудрились дверь разбить?

− Я же говорю: ракету внести пытались.

− Нам тут только ракет не хватало!

− Ну или не ракета… как его… “Восток-1”. На котором Гагарин летал.

Точно! В той самой рекреации около учительского туалета уже расчистили место для очередной выставки, посвящённой Дню космонавтики. Фрау Жанна распорядилась сделать инсталляции и “что-нибудь интерактивное”. Ядром экспозиции должен стать макет корабля “Восток-1”. И прямо перед ним – огромный портрет Гагарина, выложенный из пазла.

Вспотевший, промокший, с забинтованной шеей, Сашка всё-таки втаскивает гигантского космического “паука” и при помощи рабочих в серых комбинезонах устанавливает посреди холла. На полу разворачивается рулон с надписью “Первый полёт”. Тёмно-синие буквы, нарисованные Игорем. Он ещё говорил, что здесь больше всего подходят рериховские цвета. Так что буквы немного отливают фиолетовым. Но это далеко не вся выставка: должна быть ещё копия гагаринского скафандра, столики, на которых любой желающий на время сможет склеить модель ракеты-носителя “Восток” (приз – сама же модель), тантамареска в виде фигуры космонавта, а на стену повесят белый ватман, на котором будут показывать фильм про первый полёт человека в космос. Фрау Жанна денег не пожалела.

− А за стекло с меня обещала содрать, гнида!

Сашка затягивает развязавшийся шнурок на кроссовке и вынимает пачку сигарет. Таня, бросившая курить много лет назад, чувствует, что не отказалась бы вспомнить юность и затянуться, но всё же пересиливает себя.

− А домой ты не собираешься?

− Домой нет. У меня тут ещё дела, в районе.

− А я думала, правильнее говорить “на районе”.

Сашка усмехается. Невысокий, но широкоплечий и щетинистый, он напоминает переросшего ученика, вечного второгодника, который неотделим от школы – неважно, в каком статусе: неисправимого двоечника или “менеджера по хозяйственной части”.

− “На районе” – это в Хельсинки. У нас, ингерманландцев, только “в районе”, – подмигивает он.

Они выходят из школы едва ли не последними. Сегодня, наконец-то, первый тёплый день, и зима, кажется, отступает стремительно, словно весна прорвала фронт прямо по центру. Снега, нападавшего за последние две недели, почти нет. Рыжие фонари глядят в темнеющее вечернее небо.

− Садись, прокачу! – затягиваясь, Сашка нажимает на брелок, и машина отзывается кротким пиканьем и миганием.

− А ты в какую сторону? В