Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну вот, — тихо сказала девушка с испуганно ожившим лицом, — теперь я твой фарт. А зовут меня Ксюша.
— Горько! — весело заорал Пэтэр.
Судьба есть судьба и спорить с ней опасно, она такая, как и ее сводная сестра смерть-баба, споров не любит, может и убить. В отдельной комнате Ксюша молча разобрала постель на двоих, быстро через голову сняла платье, сбросила белье и без слов встала у ложа босая, нагая, юная, вся облитая лунным серебром южной ночи. В чём-то это было так похоже на первую брачную ночь и совсем не похоже на нее. И эта юная женщина, молча принявшая судьбу, покорно без слов ждала когда ее оплодотворит мужчина. И этот мужчина смотревший на нее и чувствующий нарастающее, неукротимое, сильное, древнее желание, желание оплодотворить женщину.
Всё также то усиливалась, то затихала артиллерийская канонада, совсем рядом вспыхнула и быстро окончилась перестрелка, люди убивали друг друга, мучились от боли раненые в поле и госпиталях, а они приняв эту ночь как подарок и фарт от судьбы стали близки.
Слушали ушедшие на первый этаж негромкую музыку бойцы. А потом с тем отчаянным вызовом судьбе, которую выбрали сами, они хрипло пели свои песни. Они пели про войны своего поколения, беспощадные войны, где бьют в спину враги и предают свои. Этого парни досыта хлебнули. И они пели свои молитвы и глухо как чистосердечное признание, как реквием, как панихида звучали слова из этих молитв.
Стремительно опаленная смертью, музыкой войны, молитвой и древней без слов любовью шла к окончанию их очередная ночь войны.
— Женьку ещё не похоронила, — утром сидя на кровати и накинув на себя плотную белую простынь скорбно вполголоса говорила Ксюша, — а я уже с другим. Сука я?! Правда?
Нет девушка, это не так. В этом мире, на этой войне тебе нужна защита, судьба дала тебе мужчину, а ты дала ему радость обладания твоей красотой, ты подарила ему весеннюю свежесть своей юности, в его объятьях, в упорной силе его движений ты снова почувствовала себя живой, нужной и желанной женщиной. Оставь мертвым слезы воспоминаний и живи настоящим. Это жизнь и тебе надо жить. Ты оттаяла и смерть отошла от тебя. Посмотри в зеркало на своё лицо, это уже не посмертная маска, это взволнованное лицо подруги, которая с тревогой и надеждой ждет утешающего и ласкового слова от оплодотворившего ее мужчины.
Снип это все понимал, только слов подходящих найти не мог и потому буркнул:
— Всё нормально, не волнуйся.
— Надолго ли? — ласково погладила она его по лицу, и ожидая ответа замерла,
— Пока не убьют, — усмехнулся Снип.
— Не смей! — заплакала она, — Не смей умирать, я боюсь, знаешь как это страшно остаться одной?
Знаю, мне это ещё Ольга говорила и тоже просила остаться, а когда не удержала, то нашла другого и ушла. И ты уйдешь, разные у нас дороги.
— Ладно одевайся и пошли завтракать, вон внизу ребята уже посудой гремят, — предложил Снип.
Глава третья
Утром из больницы ставшей фронтовым госпиталем часть раненых готовили к отправке. Туда же подходили беженцы, спасавшиеся из разрушенных войной поселков и городков. Женщины и дети. Дети жались к матерям, те судорожно вцепились в сумки с вещами. Пожилых людей и совсем уж стариков не было, они оставались в своих домах, даже если от домов остались руины, они оставались жить, а уж если придется, то и умирать у родных стен. Была сформирована колонна из пяти пассажирских автобусов с конвоем ополченцев для защиты от мародеров. Конвой из четырех местных пожилых мужиков ополченцев вооруженных АКМами, ждал отправки колонны, стоя у побитой легковой машины. Уже жарко, угнетающий жар атмосферы отчаяния людей нежданно лишившихся всего. Позади война и страх, впереди страх и неизвестность.
— Мамочка я пить хочу, — заплакала худенькая девочка. Ее мать ещё молодая женщина пошарила рукой в сумке, воды не было, растерянно оглядываясь, она сказала дочке:
— Потерпи, сейчас принесу.
Пожилой ополченец, обросший седой недельной щетиной, от машины быстро подошел к ребенку и протянул ей солдатскую фляжку в зеленом матерчатом чехле.
— Пей внучка,
Девочка жадно выпила воды.
— Спасибо дедушка, — возвращая флягу, вежливо сказала она.
— Папка то твой где? — ласково спросил ополченец,
— В отряде у "Дрозда", — вместо дочки негромко ответила мать, — нас вот в Кострому к сестре своей отправляет.
— Уж не знаю, как и встретят, — тягостно вздохнула она.
— А у нас в России нет никого, — грустно сказала ее соседка.
Было душно, над ждущими отправки людьми, роились жадные до человеческой крови оводы и любящие навоз и мертвячину зеленые мухи.
Снип издалека из-за ограды здания наблюдал за погрузкой раненых в автобус. Вон Максим вышел неловко прыгая на одной левой и поджимая правую раненую ногу, за ним вышли поддерживая друг друга ещё двое раненых. Все трое бледные, с осунувшимися за одну ночь лицами, одежда с "чужого плеча" мятая, грязная, старые рваные камуфлированные штаны в темных пятнах засохшей крови. Все трое были обуты в тапки без задников, без ремней и разгрузок. Снип подавил первое острое желание, пойти, найти и искалечить мародеров обворовавших раненых в госпитале. Войну дети, надо знать и такой. Это урок, жестокий как оскорбительная оплеуха, надеюсь вы его запомните.
— Пойдем, — попросила его рядом стоящая Ксюша, — Женька, там в морге, надо забрать, похоронить по-людски. Ты же мне поможешь?
— Иди, простись, — тихо сказал Снип, — я потом подойду.
Погрузка раненых и беженцев окончилась. Колонна выехала со двора. Снип из кармана летней куртки достал сотовый телефон, отправил СМС по знакомому номеру: "Видел Максима. Он ранен, легко, эвакуирован. Выезжай в Ростов — на — Дону. Деньги скину тебе на телефон. После его прибытия мне сообщат его точный адрес, перешлю тебе. Следи за сыном. Олег"
На местном кладбище читал заупокойную молитву священник, мертвое тело завернутое в солдатский саван плащ — накидку, лежало у края могилы. Бойцы ДРГ стояли у могилы с обнаженными головами. Ксюша всхлипывала и крепко держала Снипа за руку. Зря ты так, от судьбы девушка, мужика за ручку не удержишь. "Дарует тебе Господи вечный покой" — негромко читал священник. Бойцам было все равно, что, как и
