Да, в конце концов, она верила в магическую силу познания и труда!

Сколько раз её бабушка, ушедшая в мир иной накануне десятилетия внучки, повторяла: «Если будешь хорошо учиться и много работать, выберешься из нищеты, избежишь участи матери-пропойцы и выбьешься в люди».

Бабушка ушла давно, но её слова звучали в сознании внучки каждый день, вдохновляя зубрить, понимать и бороться за хотя бы видимость крупицы столь желаемого результата.

Она окончила школу с золотой медалью.

Сама директриса вручила ей заветный жёлтый кругляш, нацепила на шею и произнесла напутственно-бездушные слова:

– Иди дальше и не подводи Родину!

Любительница напыщенных фраз и высокопарных лозунгов, директриса нежно лелеяла две главные страсти в её жизни: любовь к деньгам и власти и ненависть к детям.

И неизвестно, что удерживало крепче эту сильную в выпестованном бездушии женщину на гребне жизненных волн: любовь или её яростное отрицание.

В любом случае дети отчётливее ощущали, конечно же, отношение к ним. И она сама не случилась исключением. Но если на многих детей ненависть оказывала пагубное влияние, то её, выброшенную судьбой за борт полноценной семьи и настоящей жизни, чужая ненависть подстёгивала к росту.

Но она не знала, насколько разрушительной может быть это чувство. Отрицание любви. Жажда уничтожения всего лучшего, доброго. Растирание в пыль крыльев мечты и разрыв в клочья желания дарить миру любовь.

Да, она мечтала когда-нибудь полюбить. Когда-нибудь, спустя годы, после успешного обучения в университете, куда она тоже мечтала поступить.

Жизнь должна складываться из знания и любви. Эти слова бабушки она хранила в глубине своей души, никогда, ни разу не допустив туда никого.

Лишь образ бабушки, вечно живой и уютно старенькой, добрым хранителем пребывал возле подаренного ею внучке завета.

Завета, рождённого из любви, но не из ненависти.

А директриса, вручая ей медаль и аттестат, всем сердцем желала выпускнице смерти. Да, потому что страшно завидовала жажде жизни, бесхитростным блеском отражённой в глазах невинной девочки.

Завидовала скрываемой, но всё же ярко источаемой её душой жажде познания мира и принесения ему блага посредством любви.

А как было не корчиться в муках чёрной зависти той, которая прятала за маской ненависти к детям свою самую большую проблему – ненависть к собственной жизни?

Провести данную тебе жизнь в проклятиях к себе, не есть ли это ад, настоящий ад, воплощённый в действительность личного не-бытия?

Выпускница детдома, пережившая ужасы душевного и физического унижения со стороны других брошенных детей и от воспитателей, нынешняя директриса сохранила в себе образ вечной жертвы, вечного изгоя, вечной ненужности доставшегося бытия.

И всеми силами души она боролась за власть как за единственную возможность оказаться в безопасности и доказать другим и себе значимость факта собственного существования. И более того – самого факта личного присутствия в нём. Своего присутствия в определённом для неё бытие.

Благодаря и вопреки ненависти директрисы она собиралась исполнить полученный наказ. Пойти в мединститут, чтобы спасать больных и тем самым спасать родину.

Однако родина успела раньше. И подвела её почти что под монастырь.

Пятеро здоровенных мальчиков из её родного одиннадцатого «А» насиловали её возле школьной помойки.

Да, они здорово набрались вином и водкой после официальной церемонии прощания.

И сразу после неё стали совершенно чужими.

Словно и не было множества связующих их лет. Словно они были чужими друг для друга изначально.

Боже мой, что же надо людям для осознания своей исконной близости?!

А ведь они вместе, подумать только, ВМЕСТЕ отучились в одном классе свыше десятка лет и зим!

Вот почему сначала она не могла ни плакать, ни кричать.

Принимала происходящее с заторможенностью умирающего человека.

А ведь она и вправду умирала тогда. Не телом, Бог с ним, с бренным скафандром для вроде бы бессмертной души.

Погибало, разрывалось в атмосфере абсолютной безысходности её сердце.

Она – не более чем кусок мяса. Она даже меньше, чем тело. И совсем не душа.

Она не достойна ни любви, ни заботы. Она предназначена для грубого удовлетворения сиюминутной прихоти более сильного куска мяса.

Мир построен не на любви. Мир взращён из семян ненависти и алчного потребления.

Мир – это ад, и выживают в нём только такие окрепшие в беспощадности люди, как директриса.

А чтобы успешно потреблять, надо в первую очередь возненавидеть себя.

Ненависть плодит ненависть. Бог всему – это зло. Человек хуже животного, потому что животные живут по природой установленным правилам, а человек обладает властью правила создавать и разрушать.

Поэтому власть – единственная реальная сила в аду.

Власть имущий сливает собственное эго с любым понравившимся ему предметом, будь то машина, монета или человек.

Закон потребления – чем больше, тем лучше – правит адом.

Вот только в аду раздутого эго, неумеренно и жадно поглощающего все доступные блага, душа не достигает настоящего слияния с людьми, миром и собой, а безнадёжно отдаляется от всего…

Настоящий ад – это одиночество.

Настоящее одиночество – это забвение самого себя.

Во время насильственного слияния с недавно ещё душевно близкими ей чужаками она чувствовала всю ненависть, копившуюся в агрессорах годами.

Нежеланные дети, ненавидимые собственными родителями…

Дети, чьи матери желали им поскорее умереть…

Дети, познавшие и принявшие единственный способ общения с миром и другими людьми, – насилие и ненависть. Ненависть и насилие.

Боль и ненависть. Ненависть и злоба. Всё, что она чувствовала, когда они, один за другим, надругивались над её беззащитным телом.

А ещё – неполученная и невыраженная любовь.

Ведь их матери хотели любить их, но не смогли.

Ненависть и любовь заполняли её и раздирали душу на части.

Она сама любила и ненавидела свою мать.

Мать, давшую ей физическую жизнь, но день за днём, в разгуле пьяного угара, отнимающую секунды, минуты, часы счастливого бытия…

Соединённая и объединённая боль нарастала и становилась невыносимой.

И тогда она закричала.

В миг, когда из неё вышел последний из насильников.

Подведший черту под списком страданий от предшествующих ему монстров.

Она закричала, не в силах сдерживать переполняющую тело и душу боль.