Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто-то из девочек заерзал, кто-то закатил глаза; иные усмехнулись или переглянулись.
— Мужик лет сорока, который задает странные вопросы, — серьезно сказала Нова.
— Мужчина, — сказала Мерси. — Если нужно законченное предложение.
— Парень по имени Луве и наш психотерапевт, — сказала Алиса Понтен, семнадцатилетняя девушка из семьи, относившей себя к Свободной церкви; в четырнадцать лет она начала сниматься в БДСМ-роликах.
Другие девочки высказали еще несколько предположений; все они сводились к одному и тому же. Главная характеристика Луве — он мужчина. Вторая — что он их психотерапевт, и ему около сорока.
Когда он указал на это, девочки все как одна пожали плечами. So what[7]?
— Я мужчина, а вы все находитесь здесь по вине одного или нескольких мужчин, так что ваш скептицизм по отношению ко мне обоснован. Я к нему привык, потому что он здорово мешал и мешает мне работать. Как только я вхожу в кабинет, чтобы провести беседу с женщиной, которая подверглась изнасилованию, или если кто-то видит мою фамилию в документах, мою кандидатуру подвергают сомнению. Я мужчина, а значит — я не пойму.
Луве подождал, не отзовется ли кто-нибудь из девочек на его слова, может, отпустит циничный комментарий, но девочки молчали. Луве не сразу сообразил, что они ждут продолжения. Луве прокашлялся.
— Несколько лет назад у меня была пациентка — шестнадцатилетняя девушка, пережившая изнасилование, у нее было несколько травм. Преступник сломал ей пальцы.
Луве вспомнил девушку в очках и с забинтованной рукой, и у него резануло в желудке.
— В больнице ее навестил ее парень. И первым делом задал вопрос, угрожал ли ей насильник ножом или пистолетом. Когда девушка ответила, что у преступника вообще не было оружия, парень впал в подозрительность и задал еще один вопрос. Догадываетесь, какой?
Он подождал. Девушки молча переглядывались. После некоторого молчания Мерси сказала:
— Он спросил: может быть, все произошло с ее согласия?
Луве кивнул.
— Дословно он сказал так: значит, ты просто дала себя изнасиловать? Как вы думаете, почему он так сказал?
— Ревновал, — предположила одна из девушек. — Испугался, что ей понравилось.
— Не очень-то понравилось, если ей пальцы сломали, — напомнила другая.
— Он так сказал потому, что он мужчина, — вмешалась Алиса. — Вы не понимаете. Не можете понять, потому что мужчин не насилуют.
Луве поразмыслил.
— В одном исследовании говорится, что мужчины чаще склонны обвинять жертву изнасилования и даже оправдывать насильника. Но тут скорее речь о…
— От члена столько вреда в мировой истории, что вам всем нужна лицензия на его использование. — Нова усмехнулась, глядя на него в упор. — И что же лично вас делает лучше других мужиков?
— Я не утверждаю, что я лучше. Я только хочу напомнить: я в первую очередь ваш психотерапевт. А не мужчина средних лет, который возомнил, что может толковать ваши переживания, не разделяя ваш опыт.
— Ладно, — сказала Нова. — О чем сегодня будет разговор?
— Думаю, мы начнем там, где закончили в прошлый раз. — Луве повернулся к Алисе. — Ты тогда не выговорилась до конца. Хочешь что-нибудь добавить?
Алиса росла в авторитарной семье, в детстве ее держали в ежовых рукавицах, но в четырнадцать лет она, по ее собственным словам, “взбунтовалась и снялась в одном фильме”. На первой сессии Алиса рассказывала группе о съемках.
— Парень, с которым я тогда встречалась… ну, он знал много всяких странных типов, и одного режиссера знал. Мне заплатили десять тысяч…
Пока Алиса рассказывала, что ей пришлось вытворять перед камерой, Луве искоса поглядывал на Нову и Мерси. Ему хотелось видеть их реакцию, когда кто-то делится опытом, который имелся у них самих.
Нова, может быть, и не сочувствовала искренне, но слушала заинтересованно; Мерси уставилась в пол, взгляд обращен куда-то в себя.
Может быть, пришло время и мне начать рассказывать, подумал Луве.
Но как все запутано.
Как не похоже на правду.
— Сначала они резали мне живот и грудь, потом использовали как писсуар.
Таких, как Алиса, всегда выбирают в школе Люсиями. Миленькая до тошноты. И выглядит моложе своих семнадцати лет.
— Потом стали натравливать на меня собак…
Нова так и видела все перед собой. Северная окраина Стокгольма, промышленное помещение, перестроенное, чтобы снимать ролики, каких не найдешь на обычных порносайтах. Десять обросших бледным жиром мужчин, немецкая овчарка в течке и девушка. Так называемая “petit pre-teen” — настолько субтильная, что члены рядом с ней кажутся больше, чем есть на самом деле.
“Люсия” вдохнула кислород, еще остававшийся в комнате, и его поглотила тьма внутри нее. Говорить больше было нечего.
Слова взорвались.
Луве — психотерапевт — подался вперед и сцепил руки.
— Ты приняла решение порвать с той жизнью; сильное решение. Они больше не смогут навредить тебе.
Нова узнала этот взгляд, он кричал: “Убить сволочей! Отрезать им члены и затолкать в глотку!” Но Луве — профессионал. Его обязанность — научить этих семь девочек быть здоровыми без ненависти, потому что пока ты ненавидишь — ты не выздоровеешь.
Ненависть — ржавый нож, воткнутый тебе в живот.
Луве мужчина, но вроде все понимает. Может, он гомик — во всяком случае, вид у него женоподобный. Сорокалетний мужик с крашеными черными волосами, семьи нет, даже подружки, похоже, нет.
Луве повернулся к Нове — девушке, которая всегда говорила охотно. Которая не замолкала там, где останавливалась эта малышка, а продолжала молоть языком дальше. Что чувствуешь, когда тебе в прямую кишку заталкивают тридцатисантиметровый дилдо. Что чувствуешь потом, когда кал и кровь льются по ногам, а тебя хлопают по спине и говорят, что ты держалась молодцом.
— Нова… ты ведь прошла через нечто подобное, — сказал Луве. — Как ты справлялась? — Луве говорил спокойно, но Нова знала: он очень взволнован.
Его выдавали запястья тощих рук.
В крови у него билась злость, под тонкой кожей пульсировали жилки.
— Я блевала, пока желудок не опустеет, — сказала Нова. — Чистила зубы, пока из десен не пойдет кровь. Пила спиртное, пока меня снова не начинало рвать. Стояла в душе под кипятком. Иногда мыла себе между ног металлической мочалкой. You name it[8].